Ирина Степановская - Вслед за Ремарком

На маленькой кухоньке в кастрюльке грелась вода. Михалыч встал и вместе с Робертом стал собирать посуду.

– Я помогу!

– Не надо. – Михалыч сказал это не из вежливости. По его спокойному, но значительному жесту Нина поняла, что ей действительно лучше не лезть в ту работу, к которой они все привыкли.

– Тогда можно я еще посижу с вами? – Она улыбнулась Ленцу не как больному, а как человеку, который ввиду каких-то временных обстоятельств не может передвигаться. Например, подвернул в саду ногу и вынужден оставаться в постели. Ленц молча подвинулся к стене, освобождая ей место. Она присела.

Когда они еще только подъехали к его дому, она заметила, в каком идеальном порядке находится небольшой сад при доме и довольно значительный огород. Это контрастировало с не заклеенными на зиму окнами, с трещинами, образовавшимися по низу печки.

– Опасная вещь, – кивнула она на них Ленцу. – Неужели вы здесь будете зимовать?

– Не первый год, перезимую. Привык к своей берлоге. – В его голосе слышалось равнодушие. – Зимой здесь не так уж холодно, сугробы наметает в уровень с крышей, они защищают от ветра. Дров я запас. На крайний случай есть два тулупа и валенки, можно спать в них.

«Нет, он не рисуется, – подумала Нина. – Неужели действительно живет здесь не первый год?» Ей стало почему-то стыдно за свою квартиру, за то обжорство, которое у них было по случаю приезда заморского гостя, и даже за роскошное платье, которое она взяла напрокат. «За те деньги, наверное, можно было бы купить машину дров», – подумала она.

– Вам негде жить? – Она понимала неприличность вопроса, понимала, что нехорошо лезть в чужие дела, но не могла удержаться, чтобы его не задать.

– Мне больше нравится здесь. Возьмите яблоко! – ответил ей Ленц.

– Возьмите яблоко и заткнитесь! – засмеялась она. – Не буду больше ничего спрашивать. И яблоко не хочу. Спасибо – сыта.

Володя помолчал немного, потом вдруг высунул из постели голые до колен ноги, пошатываясь, но самостоятельно попытался подняться. Нина испуганно вскочила.

– Не бойтесь, – сказал он. – Хочу вам кое-что показать.

С трудом он добрался до шкафа и вытащил старинный том с золотым обрезом. Нина подошла к Ленцу. Это была книга по хирургии, издание конца девятнадцатого века.

– Вы что, врач? – спросила она.

– Не это главное. – Ленц вытащил пачку фотографий, запрятанную между страниц.

– Садитесь и смотрите.

Нина вернулась к столу, стала перебирать, раскладывать фотографии. Для целой жизни их было немного. Нина подумала, что и у нее самой едва ли наберется стопка больше, чем эта.

Несколько фотографий из книжки были детские. Ленц и мальчишкой был страшно худ. В студенческие годы он носил прическу до плеч, а на тех снимках, где он был в белом халате, его хвост был аккуратно спрятан под шапочку. Потом он вдруг опять оказался коротко стриженным и уже не в московской клинике, а в форме лейтенанта медицинской службы где-то в горах, в компании Михалыча и совсем молодого Роберта.

– Как же вы познакомились? – спросила Нина.

– В госпитале. Михалыч, сам раненый, привез молодого бойца. Вон этого красавчика, который до сих пор не может запомнить, где лежит кухонное полотенце, хоть я говорил ему это сто раз. – Ленц указал пальцем куда-то вбок. Нина повернула голову и увидела, что Роберт с закатанными до локтя рукавами действительно ходит по комнате с вопросительным видом. Вода с его мокрых кистей крупными каплями падала на пол. – Сбоку за печкой висит на гвозде! – не отрываясь от фотографий, сказал в его сторону Ленц.

Было несколько фотографий с изображением молодой женщины. Их Ленц отложил в сторону. Дальше в пачке лежали фотографии еще одного ребенка. Маленьким он был в вязаной кофточке и ползунках, потом у украшенной елки в костюме зайчика, потом со школьным рюкзачком.

– Это ваш сын? – спросила Нина,

– Сын.

– Сколько же ему лет?

– На той неделе исполнилось двадцать.

– Чем он занимается?

– Учится.

Нина аккуратно сложила фотографии назад в стопку, отдала хозяину. «На той неделе… – подумала она. – Неужели это как-то связано?..»

Она посмотрела на Ленца.

– Он приезжал ко мне несколько дней назад. Как я понял, за подарком. – Ленц горько усмехнулся. – К сожалению, в качестве подарка у меня были только яблоки и несколько мешков картошки. Я погрузил их в машину…

– Твои «Жигули», значит, еще бегают? Мальчик не раздолбал их окончательно? – поинтересовался Роберт.

– Машина в порядке, я там кое-что починил, кое-что заменил. Побегает еще лет пять.

– Ну и что же мальчик? – спросил Михалыч, напоследок вытирая крошки со стола.

– Уехал, не попрощавшись, – сказал Ленц, и Нине показалось, что по его лицу прошла судорога.

– Хороший сын. Все-таки заехал к отцу в день своего рождения, – заметил Михалыч и кинул Ленцу джинсы и куртку. – Одевайся, поедешь ко мне на недельку. Галка будет рада.

– Н-нет! – с усилием сказал Ленц.

– Я старший товарищ, я знаю, – спокойно сказал Михалыч. – Одевайся, в противном случае придется нам с Робертом выволакивать тебя из этой хаты, как барана.

– Я не буду больше пить! Я обещаю, что не буду! Да и во всем доме нет больше ни капли спиртного. Лучше я завтра сам приеду к вам в школу.

– Ленц, не выделывайся, пошли! Нине тоже пора ехать! – Роберт кивнул головой в ее сторону. А та, услышав фамилию «Ленц», замерла.

– Неужели у вас действительно фамилии и имена как в романе?

Роберт довольно улыбнулся:

– Не у всех, но совпадают!

А Ленц вдруг взорвался в истерике:

– Мне надоели твои придумки, осел! Мне надоели твои ненатуральные игры! Там, в Германии, у людей было настоящее горе и настоящая жизнь, там было все по-честному. А у нас все честное закончилось после дембеля, как только мы вернулись сюда.

– Как ты не понимаешь! – тоже что было силы заорал на него Роберт. – Совпадение именно в том, что там тогда было все как у нас. Главное было на войне. А потом одни стали очень богаты, другие буквально умирали от голода и болезней. Там люди тоже жили одним днем, как и мы. Там тоже они не знали, что будут делать завтра и что будет с их страной. И им тоже было на это плевать!

– Ты не понимаешь самого главного, – вдруг тихо, ясно сказал Володя. – Они действительно жили на самом краю, и им уже больше некуда было отступать.

– А мы что, не на самом краю? – Рот Роберта искривился от ярости.