С милым рай в шалаше - Калина Ясина
Это испытание показало, что я очень люблю Алину. Ни что не отвернёт меня от неё. Пусть останутся шрамы на теле, но душа-то остаётся её, моей девочки.
И мне снится прекрасный сон. Я и Алина ведём за руку мальчика лет пяти и девочку полутора лет. Мы гуляем вдоль реки, светит солнце, из-за этого вода в реке светится. Вокруг летают бабочки, очень красивые, разноцветные. Одна большая жёлтая бабочка села на нос нашей дочурки, она так заразительно смеётся. Мы все счастливы…
Сквозь сон слышу прерывистое и частое дыхание Алины. Резко соскакиваю и подбегаю к ней. Проснулась, что-то её тревожит. Я успокаиваю и даю немного попить. Еле расслышал, она про мальчишек спрашивает. Я сказал, что все живы, что сражались за неё, как львы.
Потом пришёл Вячеслав Дмитриевич, рассказал про травмы и операцию. Когда сказал про выкидыш — Алина заплакала, я тоже, опять. Это больно, потерять ребёнка, даже на маленьком сроке. Но врач заверил, что дети будут. Я очень хочу ребёнка от Алины. Даже два или три. Алина будет замечательной мамой.
Врач ушёл, сказал, что Алина сейчас опять уснёт. Сон ей полезен, я знаю. Девочка моя до сих пор плачет, как успокоить её? Тихонько коснулся своими губами её губ, боюсь сделать больно.
— Я люблю тебя, радость моя. Не плачь, ладно. Мы выкарабкаемся. Всё у нас будет хорошо, любимая. И дети у нас будут. Я обещаю. Спи, солнце моё, отдыхай.
Уже спит, слышу по ровному дыханию. Поцеловал девочку мою ещё раз и вышел из палаты. В коридоре сидит Валентина, с кем-то по телефону говорит. Присел рядом с ней. Закончила разговор, смотрит на меня.
— Гаврилов, очень плохо выглядишь. Хорошо, что Алина тебя не видит, испугалась бы. Давай, вымойся и поспи, я с ней посижу. Вот одежда твоя, чистая, переоденешься. А то выгонят тебя отсюда. — Я опускаю глаза, действительно сильно устал. — Как она? Улучшения есть?
— Да, говорят, что показатели улучшаются, только очень медленно.
— А как ты хочешь? Два-три дня, и побежала? Ты же слышал — травмы не совместимые с жизнью. Повезло, что чудо-доктор здесь оказался, он вытащил её с того света. Сейчас вся деревня молится о здоровьи Алины. Это чудо просто, что она осталась жива. Для тебя осталась. Что-то хорошее ты в жизни сделал, что Бог её спас.
А я сижу, лицо руками закрыл и плачу. Совсем слабый стал, реву, как баба. При Алине нельзя, а сейчас расслабился. Действительно понимаю, что чудо. Для меня это чудо.
— Она беременна была, Валь. Эти уроды убили нашего малыша. И Алину хотели убить, сволочи, пацанов покалечили. Как их найти, Валь? Как достать? Я их и не видел путём, не разглядел, Алину искал глазами.
Слёзы катятся ручьём, не сдерживаюсь уже. Всё кипит внутри от того, что я сделать ничего не могу. Отомстить за свою девочку не могу.
— Ну, всё, всё. Успокойся. Найдутся, никуда не денутся. И мы всей деревней их запинаем. Давай, отдыхай иди. Она спать долго будет, присмотр за ней есть. Иди.
Я вытер слёзы. Поблагодарил Валентину за помощь и пошёл в гостиницу. Вымылся и упал на кровать, уснул моментально.
Прошло ещё три дня. Алина уже глазки открывает, говорить пытается, но ей запрещают. Ранки заживают, гематомы рассасываются, переломы, я надеюсь, срастаются. Девочка моя стесняется меня. Думает, что очень страшная. Но она моя, родная, любимая, самая красивая. Я ей постоянно об этом говорю.
Плохо только то, что в теле постоянные боли. Она сжимает зубы, закрывает глаза и часто дышит. Терпит.
— Давай медсестру позову, обезболивающее поставит. Зачем ты терпишь? — уговариваю Алину. — Уже три часа прошло, можно ставить. Не могу смотреть, как ты мучаешься. Позову?
Девочка моя головой мотает, мол, не надо. Я только вздыхаю. Не знаю, как ей помочь. Я бы забрал её боль себе. Жалею её, глажу по лицу и волосам, целую пальчики на руках, которые торчат из гипса. Алина больше не привязана, сама лишний раз не шевелится, потому что всё и так болит.
Не выдерживаю, зову медсестру, и ей ставят укол. Потом девочка моя засыпает, а я кладу голову рядом с ней на подушку и тоже сплю. Вот так мы с ней и существуем.
Вот уже десять дней прошло с того злополучного дня. Алина всё ещё в реанимации. Показатели то лучше, то хуже. Иногда температура поднимается. В эти моменты я места себе не нахожу. Это же где-то воспаление, да? Но меня успокаивают, говорят, что так и должно быть, процесс заживления.
Я уже сам научился ухаживать за моей девочкой. Я её мою, тихонько переворачиваю, делаю массаж. Я же с любовью это делаю, нежно. Но ей всё равно больно, она терпит, я же вижу. Вернее, я чувствую её боль. Поэтому часто целую.
С лица опухоль ушла, остались синяки. Пальчики уже розовые торчат из-под гипса. С тела тоже сползают гематомы, швы от операции заживают.
Только сама шевелиться моя девочка не может. Оно и понятно. Всё тело переломано, внутренности зашиты. Немного шея болит, вернее, горло. Но Алина уже пьёт воду из трубочки и говорит немного, правда, хрипит сильно. Но кормят её пока через капельницу, твёрдую пищу или даже кашу, она пока сама есть не может.
Такая худенькая сейчас, лёгенькая, как пушинка. Но глазки блестят. Я не даю ей скучать и хандрить. Рассказываю истории из своей жизни. Приношу новости о пацанах. Один только ещё в больнице, у которого повреждений было больше. Но он тоже справляется.
Почти месяц мы пролежали с моей девочкой в реанимации. Столько было хорошего и плохого.
Расследование о нападении на Алину идёт полным ходом. Пока зацепок никаких нет. Было сразу понятно, что это наёмники. Их слова и действия это доказывают. Но кому это надо было? В голову не приходит.
В полицию вызывают регулярно, какие-то дополнительные вопросы. Всё одно и тоже, из пустого в порожнее. Алину тоже донимают допросами, потом она долго плачет, а я успокаиваю.
За этот месяц девочке моей сделали ещё одну операцию. Внутри воспалилась гематома, которая не рассосалась, пришлось удалять.
С лица синяки сошли, только шрамы небольшие остались. С рук гипс сняли, но эластичным бинтом обмотали. Нога всё ещё в гипсе. Рёбра болят, но дышать уже легче. Два дня, как я ношу девочку мою в туалет, сама ещё она ходить не может. Не разрешают ей ещё шевелиться, но она у
