Сожги венец безбрачия - Евгения Халь
Он звонил в дверь ее квартиры, но она не открывала. Тогда Матвей начал стучать кулаком. Соседняя дверь приоткрылась на цепочке, в узкой щели показалось худое лицо с блондинистой чёлкой.
– Мужчина, я сейчас полицию вызову! Вы что себе позволяете?
– Простите, пожалуйста! Я – врач Лауры. Меня зовут Матвей.
– Аааа! Так это вы мозгоправ? – соседка откинула дверную цепочку и вышла на площадку. – Я ее подруга Света.
– Я очень беспокоюсь. Мы с Лаурой разговаривали по телефону примерно полчаса назад. Честно скажу: мне очень не понравилось ее душевное состояние.
– В каком смысле? – испугалась Света.
– В прямом. Она в сильной депрессии. И ей просто нельзя быть одной.
– Мама дорогая! Нет ее здесь.
– Вы уверены, Света? А если есть, но она там без сознания?
– Что вы пугаете? – жалобно всхлипнула она и перекрестилась. – Меня сейчас кондрашка хватит! Хорошо, что есть запасной ключ. Подождите! – стуча домашними шлепанцами, она метнулась в квартиру и появилась через минуту с ключом в руках. – Сейчас, – она открыла дверь и первая вошла в квартиру Лауры.
Матвей пошел за ней. Квартира была пуста.
– Чёрт! – выдохнул Матвей и устало прислонился к стене.
– На даче она, – уверенно заявила Света. – У нее же еще отпуск. Она там и так всё время торчит с тех пор, как ее папа умер. Я бы поехала с вами, но у меня мама уехала к сестре. А дома два сына. Не могу их оставить.
– Запишите адрес дачи, пожалуйста, – попросил Матвей.
Света подошла к столу, схватила листок бумаги и ручку. Быстро черкнула пару строк.
– Вот, возьмите, здесь адрес дачи и мой телефон. Пожалуйста, позвоните мне, я очень волнуюсь.
– Обязательно! – пообещал Матвей.
Не дожидаясь лифта, он побежал вниз по ступенькам.
Матвей мчался по пригородной трассе. Осень, опомнившись, и не извинившись за опоздание, спешила наверстать упущенное. Дождь лил, как из ведра. «Дворники» едва справлялись с потоками воды. Тяжелые мрачные тучи полностью затянули небо, погрузив трассу в кромешную тьму. Такая же тьма затянула сердце Матвея.
Предчувствие беды. Ощущение конца света. Оно есть у всех. И все его боятся. Особенно со времен короновируса. Тогда эта фобия пополнила копилку страхов его пациентов.
Матвей, наверное, был единственным в мире человеком, кто любил это ощущение. Щемящая тревога – единственное, что его держало на плаву в жизни, где не было места для чувств и надежды. Иногда ему остро хотелось, чтобы наступил настоящий конец света, апокалипсис, потому что он всё спишет. А главное: Армагеддон заполнит эту чудовищную пустоту и сожжет скуку, которые камнем легли на сердце. Скука не в том смысле, что нечего делать, а в том, что всё знаешь наперед. Завтра будет похоже на сегодня. И ничего нового. И никаких удивительных открытий, а только гонка за деньгами и успешным успехом.
А если привычный мир полетит к чертям, тогда наступит время обнуления. И можно будет сосредоточиться на главном. На ощущении, что живешь сегодня и сейчас. Этого чувства давно уже нет.
Нас приучили жить завтрашним днем. Потому что сегодня слишком грустное и тяжелое, а вот завтра всё вдруг изменится чудесным образом. Это первый принцип любой власти: не можешь дать человеку прекрасное сегодня, расскажи про чудесное завтра.
Мы проводим свою жизнь в ожидании. Завтра мы сядем на диету, начнем новую жизнь, выучим языки, разбогатеем. Эх, заживём! И вот приходит завтра, такое же никчемное, как сегодня. Но ничего не меняется. Потому что мир вокруг нас не хочет, чтобы мы менялись. Ему это неудобно. Мы не нужны ему новые, так как он сам старый.
Гори синим пламенем этот ненастоящий картонный мир! Катись к черту! Взорвись от кометы! Сдохни от вируса! Сгори в пламени освобождения! Уступи место новому, первобытному, дикому, неудобному, но притягательному.
И все начнется с нуля. В этом новом мире мы будем радоваться краюхе грубого хлеба и простым вещам. Нам будет достаточно, кто-то встретит нас у порога и обнимет, когда мы голодные и уставшие придем с добытой едой. Этот кто-то не будет занят телефонными разговорами и соцсетями. Мы будем счастливы, что у нас есть свет и тепло от костра, потому что электричества не будет.
Простые радости, из которых и состоит жизнь. Простые радости, которые у нас отняла погоня за чудесным завтра, за прекрасным далеко.
А ведь нужно так мало! Верный друг спиной к спине, выигранный бой,
рука помощи, протянутая вовремя, когда свет вот-вот померкнет в глазах. Война и беда всё списывают, обнажают настоящее. Один поцелуй женщины, что ждет тебя в ветхом доме, стоит всех войн мира.
Матвей усмехнулся. Не там он родился, не в свое время. Это сегодня никому не нужно. В мире гонки за успешным успехом. В мире, где всё это обесценилось.
Матвей чувствовал, что эта новая жизнь вот-вот начнется и у него, и у Лауры, если он успеет. Он должен успеть.
Матвей утопил педаль газа до предела. Ему сейчас очень нужен был поцелуй той женщины, что ждет в ветхом доме. Только бы дождалась! Только бы не сделала этот последний и непоправимый шаг. Он так часто слышал у пациентов этот бесцветный, без интонаций голос! Словно они уже не здесь.
Он мчался по мокрой трассе. Машину заносило на поворотах. Грязь летела из-под колес. Дождь рыдал, заливая злыми слезами лобовое стекло. Дождь плакал от безысходности вместо Матвея, потому что он давно разучился. А может, и не умел никогда. Он не помнил.
Машина затормозила у дачного домика. Оглушительно ударил гром. Блеснула молния. И в этой яркой вспышке Матвей вдруг точно понял, что нужно искать и где.
Он поднял руку, чтобы постучать. Но дверь внезапно распахнулась. Лаура стояла на пороге босая, бледная, кутаясь в старенький плед. Она молча посторонилась, пропуская его, и пошла в комнату. Возле лестницы обернулась и спросила:
– Зачем ты приехал?
– Я знаю, где искать второе завещание.
– Да хоть двадцать второе, – поморщилась она.
– Ты меня не понимаешь, – Матвей шагнул к ней. – Твой отец не хотел подписывать первое завещание до последней минуты. Когда он был в больнице, Марина приехала к нему со своим адвокатом. Твоего отца, фактически, заставили подписать. И тогда он сбежал и приехал сюда. Умирая, он написал второе завещание. А ты не хочешь его искать. У тебя отняли мать. У тебя отняли имя. У тебя отняли жизнь.
