Ариадна Борисова - Когда вырастают дети
Принц проснулся. Подошел к тихому окну. Отгремела громовая колесница, порушив небесные дворцы. Тускло лоснились напротив углы безголовых домов.
* * *Русалочка тоже не спала и тоже стояла у окна, облокотившись о подоконник левой рукой. Правая упиралась на поперечину костыля. Тело могло стоять, а передвигаться ему было тяжело. Нижняя часть ног волоклась, подтягиваясь на костылях: выброс костылей вперед, подтяжка ступней – шаг, второй выброс… и так далее. Русалочка ползала, как раковинный моллюск. Но у него нога сильная, мускулистая, главный орган движения, у нее же ноги ниже коленей – хилые и малочувствительные.
Черные деревья смотрелись на фоне темно-синего неба будто шатры военного стана, готового к утреннему сражению. Отблески фонарей колыхались в лужах. Дальше гас огнями город-тысяченожка, поджимался, уползал в твердеющую мглу. Щерился провалами окон, уверяя, что они нежилые. Лгал – окна просто спали. За ними спали люди.
Человек существует в двух измерениях: в своем прошлом и в сегодняшнем дне. Эти два времени живут порознь, а ее время спуталось. Воспоминания походили на явь. Жизнь, наоборот, – на сон. Русалочке чудилось, что она спит и все никак не может проснуться. Памятные мелочи были так ясны, вплоть до веселого потрескиванья ветхих половиц под ногами в дежурство на дачной детдомовской кухне; до солнечных бликов, всегда одинаково ослепительных на воде, с утра до вечера меняющей цвет…
Выкидывался в мусорную корзину листок только что прошедшего, ничего не значащего дня, и обратный отсчет продолжался. Дни детского календаря не отрывались и не тускнели. На нескончаемую живую нить нанизывались детали, фрагменты – у них были форма, цвет, запах, звуки, ощущения. Смысл и логика. Казалось, вот-вот все соберется одно к одному и воссоздастся снова!
Потом вдруг оказывалось, что прошел еще один реальный день.
Время обтекаемо, безотносительно, у него нет чисел, часов и даже лет. Оно куда угодно плывет – хоть мечтами вперед, хоть памятью назад. Русалочке больше нравилось плыть со временем назад. Теперь впереди возник просвет. Как луч в выпиленном сверху отверстии раковины.
* * *Мечты жили в ней с тех пор, как Русалочка себя помнила. В детстве они днем гнездились в голове, ночью вылетали, воздушные, с дымкой подвенечного платья. Оно было такое тонкое, что свободно продергивалось сквозь сплетенное из алюминиевой проволоки колечко, которое ей подарил Принц. Русалочка взмывала ввысь, в небесные залы, налитые дрожащим светом свечей в серебряных канделябрах. Свечи притворялись звездами.
Жаль, потерялось колечко…
А мальчика забрала в семью Мама. Русалочка думала, что и ее заберут, когда она выздоровеет, – девочка подхватила ангину. Нет, не взяли. Не видя его, она все равно знала – Принц ее любит.
– Нянечка, съезди к нему, – просила няню, плача. – Нянечка, хорошенькая, миленькая, я тебя умоляю!
Та прятала глаза.
– Не реви, съезжу.
Так и не съездила.
От отчаяния Русалочка сбежала искать. Долго плутала в огромном городе, спрашивала у людей, видели ли они Принца. Никто не видел. Люди смеялись, допытывались:
– Где твоя Мама?
– У меня нет Мамы.
Ей не поверили и сдали в милицию.
– Дурная наследственность, постоянно сбегает, – оправдывалась перед милиционером Галина Родионовна. – То на лодке, то пешком… Неугомонный ребенок!
Русалочка научилась читать и писать. Накарябала печатными буквами письмо о том, как сильно скучает, и решила, если не найдет Принца, хотя бы бросит в почтовый ящик конверт.
Беглянку снова поймали. Успела сунуть послание в щель ящика, а что толку? На конверте не было адреса. «Кому – Принцу». И все.
Галина Родионовна обозлилась и посадила ее под ключ в Темную комнату – подсобную мастерскую без окна и света. Может, со светом, но лампочки в электрическом патроне не было. В комнате стояли верстак, покрытая старым ватным одеялом широкая скамья, на полках громоздились инструменты. В пыльном помещении пахло папиросами, дым въелся в стены – уборщицы захаживали сюда покурить.
Слухи о Темной «табакерке» ходили один жутче другого. «В черной-пречерной комнате живет черный-пречерный человек с длинными-предлинными пальцами…» Наказание считалось лучшим действующим средством против нарушений дисциплины. За крупные прегрешения виновников заключали во мраке и одиночестве на час-два, чтобы ничего не мешало им обдумать свое плохое поведение. Галина Родионовна оставила там воспитанницу на всю ночь.
Русалочка двинулась ощупью по стенкам, по полкам и упала с грохотом, споткнувшись о какое-то ведро. Нашла скамью, легла на половину одеяла, второй половиной закрылась. Приснился и хорошо запомнился страшный сон: в сверкающих зеркалах дворцового зала отражались чьи-то злобные лица, а в зале не было никого, кроме Русалочки и Принца. Они танцевали. Вдруг зеркала начали кривиться и корчиться, будто отражения невидимых людей, смеясь, сгибались от хохота пополам. Стекло зеркал не выдержало, треснуло и разбилось. Человеческие глаза вылетели в осколках, запрыгали вокруг. Музыка сделалась тягучей, как пенка от киселя, но танцоры все не могли остановиться. Лицо Принца затуманилось. Наверное, от слез. Кто из них плакал – непонятно. Скорее всего, Русалочка. Осколки кололи ступни ног и подошвы туфелек и не спасали. Ноги едва двигались, были словно чужие. Громко лопаясь под ногами, зеркальные глаза превращались в студенистые кровавые комочки…
Пленницу разбудили шелестящие звуки извне. Музыка поднялась густой волной, съежилась и прилипла к спине холодной кисельной пленкой. Лодыжки горели, будто в кости проникла жгучая известь. Русалочка не понимала, наступило утро или все еще продолжается ночь. От виска до виска по лбу катался тугой резиновый мячик. В углах шебуршали мыши… или тянулись к скамье длинные-предлинные черные пальцы. В тишине даже маленькие звуки мерещатся пронзительными. В норе одеяла становилось то зябко, то жарко от мысли, что черный человек сейчас схватит за пятки. Тот человек с вьющимися губами, красными, как напившиеся крови пиявки, из-за которого Белоконя поместили в специнтернат… Тварь.
Ноги онемели от пяток до колен, но Русалочка боялась пошевелиться. Пока она лежит недвижимо, Тварь, возможно, ее не тронет. Наконец, по прошествии многих минут или столетий, в открытую дверь хлынул свет.
Все тело Русалочки трепетало от озноба. Одежда не грела, оцепеневшие ноги подкашивались, а Галина Родионовна тащила за руку в умывальную комнату и сердилась. Думала, упирается строптивица.
Ноги не скоро пришли в себя. Казалось, что тело, как раскрученную спираль, застопорили посреди бешеных оборотов, и оно где-то застряло. Медленно, нехотя, с саднящей болью возвратились движение и пластика.
