Двухколесное счастье (СИ) - Изольда Рыбкина
Я сначала ровным счетом ничего не поняла из его речи, а потом как понялаааа… Это ведь я, получается, «травница». И… «мечта» тоже я, что ли?…
***
— Ну ничего себе, совпадение! — смеётся папа, прихлёбывая чай. Он бы, конечно, прихлебнул ради такого случая чего покрепче, но ему уже давно пора возвращаться в поле, и «прихлебнуть» удастся не раньше десяти часов вечера, когда доберется до дома. — Асюха, а ты почему не рассказывала нам, что у тебя жаних появился?
Блин, папаааа. Я прячу глаза от Давида, и пытаюсь оправдаться, моментально краснея.
— Пап, ну какой жених, что ты…
Договорить не успеваю. Вернее, мне не даёт это сделать один до безумия красивый тембр с армянским акцентом.
Постойте! Что я сейчас подумала? Что мне нравится армянский акцент?
Похоже, что да. Да и не только он. Мне нравится всё, что связано с Давидом. И сейчас, когда он начинает говорить, я засматриваюсь на его мимику. Не в силах оторвать взгляда, любуюсь каждой черточкой его лица…
— На самом деле, это моя вина. Я собирался сделать Асье предложение сегодня в Измайловске, а потом поехать к вам вместе. Но, видимо, я затянул с этим и запутал Асью. Что ж, так даже лучше. Сергей Петрович, Ольга Владимировна, я прошу у вас руки вашей дочери…
— Мы согласны, — хором отвечают родители, почти не задумавшись, а до меня только сейчас доходит смысл всего, что я услышала.
Глупая улыбка сползает с лица, и я испуганно смотрю на родителей.
— Что? — словно страдающая тугоухостью переспрашиваю у них. — Что? — не веря своим ушам, поворачиваюсь к Давиду. — Что? — на всякий случай уточняю у Ники и младшей сестренки.
Наткнувшись повсюду на насмешливые глаза, понимаю, что мне не послышалось, не показалось и мне сейчас действительно…
— Асья, любимая, будь моей женой, — эти слова Давид говорит, взяв меня за руку и проникновенно глядя в глаза.
Едва сдерживаемые улыбки с лиц присутствующих моментально стираются, сменяясь… Даже не знаю, что они там сейчас выражают, потому что сама я уже ни на кого не смотрю, а все силы бросаю на то, чтобы не разрыдаться от счастья.
— Ну ты чего, Асенька? — Давид испуганно сжимает мою ладонь, в очередной раз неверно истолковав мою реакцию — слёз всё-таки не удалось миновать. — Если ты не хочешь сейчас замуж выходить, то мы ведь можем подождать…
— Я хочу, — пищу ему несвоим голосом. — Я согласна, Давид.
«Я люблю тебя». Эти слова говорю одними глазами, потому что предназначены они только для ушей моего армянина.
— Ежооовый Дед Мороз! Оля, наливай! — после минутного молчания вдруг выдаёт папка, и сам встаёт из-за стола, направляясь к шкафчику, где хранится его самогон.
Давид заключает меня в объятия, и только теперь я замечаю, что мама с Никой тоже плакали, ибо сейчас активно начали шмыгать носом и вытирать остатки влаги со щёк.
Мне так хорошо быть в кольце любимых рук, что совершенно не хочется из него выбираться, однако Давид вдруг отскакивает от меня.
— Я ж кольцо в кармане джинсов оставил!
— Ехиднина телогрейка! — выкрикивает отец, не донеся рюмку до рта. — Мать, ты стирку запустила уже?
Мама тут же подскакивает с места и бежит в сторону ванной, а мы всей толпой несемся зачем-то за ней.
— Эх, быстро крутит, не видно совсем, — с досадой озвучивает наши мысли моя сестра, когда мы уже больше минуты смотрим захватывающее кино «Кольцо в иллюминаторе».
— Хоть бы камень не разбился, — жалобно шепчет мама.
— Ой, за это не волнуйтесь, бриллиант так просто не повредить, — отзывается Давид совершенно обыденным тоном без капли пафоса, тогда как после его слов все замирают в немом шоке.
— Кранты барабану, — заключает отец. — Да и хрен с ним!
И мы, теперь уже не сдерживаясь, все вместе хохочем, возвращаясь на кухню.
47
— Дочь, может Нике в зале постелить? — шепотом спрашивает меня мама, когда мы заходим в дом после обеденного чаепития, затянувшегося до самой ночи.
Даже удивительно, как Давид нашел общий язык с моими родными. Я боялась, что мои родители окажутся слишком «простыми» для юриста с московским дипломом, да и взгляды на жизнь у них кардинально различаются. Но вышло всё просто замечательно. Или Это Давид такой замечательный у меня? Да… У МЕНЯ! Ведь я теперь НЕВЕСТА!
Кстати, об этом…
— Нет, мам, в зале ляжет Давид, — уверенно говорю, и мама, которая, видимо, хотела уточнить еще раз, не стала этого делать и, многозначительно кивнув, пошла за свежим бельём.
Моя семья считается «среднестатистической». Порой меня даже раздражали слова, которые звучат у нас постоянно: «все так делают», «что скажут люди?», «это нормально». Иногда я ввязывалась в спор, пытаясь доказать, что необязательно делать всё так, как «нужно». Кому нужно? Большинству? А кто сказал, что большинство делает правильно?
Только придя в храм я поняла, что «большинство»-то чаще всего и заблуждается. В моей семье темы целомудрия никогда не поднимались, а даже наоборот — мама, перед тем как отправить меня в город на учёбу, сунула мне в сумку пачку контрацептивов. Да еще и сопроводила «наставлением»: «на всякий случай, а то будешь как я — недоучкой».
Да, доучиться — это важно. Получить диплом — это нужно. Устроиться на престижную работу — главная цель. Семьи и любви тут не предусмотрено. Возможно, это оттого, что мама сама не счастлива в браке? В этот приезд домой я впервые задумалась об этом: мама хотела бы другой жизни. Она смотрит мелодрамы, следит за жизнью знаменитостей, а мне постоянно твердит, чтобы я гуляла, с кем хочу, но замуж только за того, кто сможет нормально меня обеспечить. Видимо, поэтому она так быстро согласилась, услышав предложение Давида. Обидно немного… Ну, да ладно. Главное, что всё прошло мирно.
— Спокойной ночи, — говорит мне Давид, когда я, заправив его одеяло в пододеяльник, собираюсь уходить в свою спальню. Я поднимаю глаза на парня и вижу в них игривые искорки. Как же хочется его поцеловать! Не целовались всего несколько дней, а кажется, не меньше года.
Мы одни в зале, и вроде бы момент вполне удачный, но… в этой комнате нет дверей, поэтому в любую секунду может кто-то войти или пройти мимо и увидеть нас.
— Спокойной ночи, — отвечаю с разочарованным вздохом.
— Ась… — шепчет Давид и, делая шаг ко мне, берет мою ладонь и легонько тянет на себя.
— Давид, — шикаю на него, пытаясь отстраниться, — сейчас войдёт кто-нибудь…
— Ну
