Мой встречный ветер - Анастасия Зарецкая
Так что, во имя душевной стабильности, я решила, что общения на сегодня хватит.
Однако совсем скоро позвонила мама — спросить, как у меня дела и скоро ли я буду дома? Я ответила, что уже еду, не уточнив, на чем именно. И что концерт мне очень понравился, но все детали лучше оставить на завтра.
Таксист, услышав про концерт, повеселел. Поскольку у меня самой сил разговаривать не нашлось, он решил поговорить вместо меня.
Начал с концерта, на котором сам недавно побывал — два года ждал приезда артиста. А потом стал говорить про детство.
Мне кажется, самые необычные и красочные истории происходят с нами именно в детстве.
Плохо запомнила, что он рассказывал. В голове осталась только история про то, как в подростковые годы он вместе с друзьями прыгал с одного поезда вагона на другой. Поезд мчался в одну сторону, а они прыжками-перебежками двигались в противоположную.
Однажды он не допрыгнул. Споткнулся о крышу вагона, полетел вниз, ободрав ногу о замок, и не угодил под колеса лишь потому, что смог удержаться на креплении.
Смеялся — удивительно, что я жив, удивительно, что могу ходить.
Я спросила, прекратил ли он после этого случая испытывать свою прочность подобным образом?
Он разулыбался и ответил, что сейчас у него новое хобби — прыгать с парашюта.
***
В общем-то, рассказать мне особо и нечего.
Иногда случается, что нечего рассказывать. В такие моменты лучше и не пытаться. Если хочется молчать — молчи, не выдавливай из себя истории, все равно вряд ли получится что-то дельное.
Ибо, по правде говоря, если зачем-то вся эта лирика и нужна, то только чтобы я смогла превратить хор запутанных мыслей в голове в нечто более-менее структурированное и стройное. Выгрузить на лист и отпустить. Освободить место для чего-то нового.
Если молчу, значит, говорить еще не время.
А требовать рассказы с меня некому — кто платит, тот и заказывает музыку, а я пока что не получаю ни копейки.
Скоро, надеюсь, я стану суперизвестной журналисткой, и каждое слово, напечатанное мной, будет стоить как минимум доллар. Сначала я начну принимать ванны с шампанским, а потом попросту зароюсь в своих деньгах, да так и задохнусь…
Июль оказался неизбежным.
Как снежный ком, скатывающийся откуда-то с вершины.
Продвигаясь дальше, день ото дня, он будто бы только повышал скорость — и вот позади уже треть месяца, середина, две трети, три четверти.
Наступила последняя июльская неделя.
Застряла в горле — не выплюнуть, но и не проглотить.
Еще и с Полинкой все получилось как-то неприятно.
Я ведь написала ей следующим после концерта утром, как и обещала. Сообщила, что обдумывала ее предложение целую ночь, никак не меньше, и пришла к решению, что все-таки хочу съездить к ней в гости. Мама сказала — прекрасная идея, обязательно поезжай; и в своем сообщении я едва ли не спрашивала, во сколько часов прибыть, чтобы Полинке было удобно меня встретить.
А она ответила — прости, Ника, уже не получится.
Бабушка заболела, поэтому они отправляются к ней гораздо раньше, чем изначально планировали. Вот прямо сейчас собирают сумки.
Я так долго тянула с этой поездкой, что опоздала. Видимо, такое уж у меня предназначение: быть той самой Рапунцель, которая душой стремится выбраться из башни, но не найдет в себе смелости разогнаться и прыгнуть из окна. Ибо под окном — кусты, скрывающие землю, так что высоту башни не определить. Метр? Три? Двадцать? Сколько продлится познание мира, не пять ли секунд полета?
Главное, чтобы с Полинкиной бабушкой всё было хорошо.
Развлечение для меня всё-таки нашлось, спасибо маме. Она назначила меня собственным секретарем. Мама — логопед в детском саду, но сейчас всё больше работает с детьми напрямую, через рекомендации. Мне было положено за день до занятия оповещать родителей, чтобы те не забыли привести своего ребенка на занятие. А также подбирать удобное время как для старых, так и для новых воспитанников (новым чаще всего приходилось отказывать, потому что времени у мамы было мало — как всегда). Я даже вела электронную таблицу, как добропорядочная работница. Жалко только, что в трудовую книжку не попадет этот опыт.
Еще я вспомнила, что когда-то, до института, читала не меньше книжки в неделю. Учеба практически отобрала у меня возможность читать, но сейчас-то учебы нет, а книжки на полке остались, да и новые выходят постоянно. Со своей первой зарплаты — деловая какая, зарплаты у нее, — я заказала семь новых томиков, и непрочитанных книг в шкафу стало столько, что сразу же захотелось читать.
Я отмыла велосипед. За зиму стояния на балконе рама запылилась, сидение побледнело, резина на руле кое-где потрескалась, шины спустились. Пыль я с третьей попытки смогла отмыть, шины накачал папа после того, как я ему прожужжала все уши, что мне нужен велосипед. С остальным пришлось смириться.
Так у меня появилось дополнительное средство передвижения. Не мотоцикл, конечно, гораздо медленнее и скромнее, но на велосипедах я каталась с детства и люблю их до сих пор.
Кстати, о мотоциклах. И мотоциклистах.
Дурость, наверное, какая-то, но, если погода стояла не удушающе-жаркая и не ливневая, я брала книгу, бутылочку воды и садилась на велосипед, чтобы поехать в парк. Да, тот самый парк, в округе которого происходили все основные события этого лета. Я занимала одну из лавочек — желательно, ту, что стояла как можно ближе к поперечной тропинке, по которой мы тогда ходили все вместе.
У меня было много непрочитанных книг.
И одно-единственное желание. Быть ближе.
Я читала, посматривая на тропинку, но никто в толпе даже приближенно не напоминал его, настолько он был самобытным и особенным.
Однако общение у нас совсем не ладилось. Я пыталась завязать разговор — интересовалась, как протекают его дела, и делилась своими историями, но все было тщетно, все было зря. Единственная более-менее продолжительная переписка у нас случилась, когда я решила обсудить его увлечение музыкой.
«ты говорил, что играешь на гитаре».
«играю, — ответил Ник. — удивительно, что ты запомнила…. хотя, если вспомнить Илью, ничего удивительного нет.»
«а свои стихи пытался переложить на музыку?»
Я миллион раз пролистала паблик, откуда был сделан репост стихотворения про белый цвет. Поэтическую обитель Ника. Правда, стихотворений там было всего восемь, и все старые. И тем не
