Лучшее средство от любви - Галина Валентиновна Чередий
— Спасибо, дружище, — пожал я ему еще раз руку. — Ну да пень с ним, с придурком этим. Пусть теперь шеф сам разбирается. Ты мне лучше расскажи, как оно вообще? Каково живется Арсению Кринникову в качестве верного мужа? Не бывает моментов, когда охота забить на эту роль и рвануть опять во все тяжкие? Соблазны не одолевают?
Почему спросил? Да потому что за две недели в душной кутузке много чего в голову лезло. Разного. Всякого. Чего раньше и не думалось и даже не мелькало в ту сторону. Арсений коротко сверкнул на меня глазами, словно я ляпнул что-то святотатственное, и покачал головой.
— Соблазны… — протянул он задумчиво. — Знаешь, дружище, я, как любой живой мужик, и вижу их, и отмечаю в башке, но… мне мое счастье так долго и тяжко доставалось, что за это время появилось достаточно масла в голове, чтобы не просрать все, один раз проявив слабость, — негромко проговорил он. — К тому же я не только верный муж, но и до безобразия счастливый отец одной прекраснейшей зеленоглазой четырехлетней принцессы!
Он достал смартфон и, пролистнув несколько кадров, повернул ко мне экран с изображением темноволосой девчушки. Глаза и правда Васькины. Здоровенные и пронзительные. Э-э-эх, будет кому-то наваждение! Лет через двенадцать уже.
— Ого. Поздравляю! Папашка, значит?
В груди вдруг остро защемило. Когда-то, в какой-то короткий момент времени я мечтал, что зеленоглазые принцы и принцессы будут общими у нас с Васькой. До тех пор пока не понял, что не моя она. А точнее, я недостаточно для нее хорош.
Рассмеялся сам себе. Если честно, для меня было непривычно видеть, как Арсений Кринников, мой друг, кобель, у которого я научился хреновой туче примочек и классных финтов, раздолбай и вечный одиночка, держит в дрожащей лапище фото дочери и едва слезу умиления не пускает.
— Скажи, а что было бы, если бы тогда Васька не приехала? Если бы все обстоятельства так не срослись? — сам не знаю, зачем это спросил. Хотя знаю. Моя-то форелька тю-тю. Даже хвостиком на прощание не вильнула. Уплыла в свой хмурый Питер, пока я спал. И что теперь? Ждать, когда сама решит вернуться погреться?
Друг помрачнел и нахмурился.
— Раньше я задавал себе такие вопросы. Но потом перестал. Решил, что нужно быть просто благодарным небу, Богу, высшим силам, да кому угодно за то, что все именно так и никак по-другому. У меня есть все. Понимаешь? Все. Я не собираюсь ни большего просить, ни того, что есть и уже мое, из рук выпускать. Так что все эти «если-может-а вдруг» не хочу и в голову брать!
Мы еще несколько минут сидели, погруженные каждый в свое.
— Ну, а ты, друг мой Марк, когда собираешься возвращаться домой? — решил вернуться к разговору Арс. — Острая фаза позади, опасность миновала. С того света еще никто не возвращался. Оленька, твоя бывшая, не к ночи будет помянута, уже года три по заграницам слоняется, все деньги предыдущего папика просаживает в поисках следующего. Да и отец твой за эти годы тоже, думаю, твою позицию понял.
— Нет, Арс. Он не из тех, кто понимает и отступается. Иначе такое состояние не сколотил бы. К тому же вот ты говоришь, что у тебя есть все. А ты посмотри кругом, — я, раскрыв руки, показал на окружающую нас красоту. — У меня ведь тоже есть все! И это все здесь. Нет, конечно, есть еще кое-что, что не было бы лишним. Но этого, знаешь ли, ни за какие миллионы не купишь, — я задумчиво хлебнул согревшуюся в руках воду.
— Остаешься навсегда? Даже в гости не заедешь? Проведать… нас… — цепко посмотрел мне в лицо Арсений.
— А вот это кто может знать? Может, и загляну в гости лет через дцать, с ответным, так сказать, визитом. Познакомлюсь с твоей принцессой!
— А вот это, Зарицкий, вряд ли! Я тебя к своей Лизавете и на пушечный выстрел не подпущу. Ни тебя, ни любого другого развратного, похотливого засранца! На нейтральной территории повидаюсь, выпью с тобой за встречу и дам волшебный пендель для ускорения в нужном направлении! — Может, Арс и ухмылялся, но шутил лишь отчасти.
— Бедная девочка! Повезло же ей с папашей! — не смог сдержать я смеха. — Никакой личной жизни не будет! А главное — и не обдуришь же такого!
— Еще как повезло! Сначала замуж, а потом личная жизнь, и никак не наоборот! — От его серьезного вида мне было еще смешнее. — И харэ ржать, Зарицкий! Я ведь, если что, одной оглоблей по хребтине, как выражался в свое время мой шибко умный друг, не ограничусь!
Арсений постепенно перешел от описания страшной участи того, кто, не дай бог, обидит его кровинушку, к рассказам о том, какая у него доча замечательная: и умная, и красивая, а уж какая мама у нее… И, похоже, если его не прервать, он не остановится сутки напролет. А я сидел, слушал, поражался произошедшей в нем перемене и где-то в глубине души все же завидовал. Не по-плохому, а просто… Вот если уж и отдавать свободу женщине, то хочу вот так. Чтобы и годы спустя и глаза горели, и голос дрожал, и счастье наружу фонтаном. А по-другому никак.
Только… Нужна ли одной злой колдунье, притворявшейся невинной Белоснежкой, моя свобода?
— Опа, а это что за бомж тут у тебя отирается? — внезапно прервался Арсений.
На трап залезло какое-то невообразимо лохматое вонючее чудовище, в котором я, чуть было не спихнув в воду непрошеного гостя, едва узнал бедолагу Каспера.
— Марк, — прохрипело привидение, потянувшись трясущейся рукой к бутылке воды. — Марк, моя конфетка… — проливая воду на замызганную рубаху, он сделал несколько жадных глотков. — Она так и не позвонила. Что делать, Марк?
Тьфу ты! Со своими проблемами с законом я почти и позабыл, что мы же собирались с ним лететь в Россию, когда нас чуть ли не у трапа самолета повязали бравые ребята Менча.
Вернее, не то чтобы забыл, нет. Просто именно душевные страдашки приятеля как-то переместились на задний план, вытесненные необходимостью поскорее самому выбраться на свободу. И только потом уже
