Осколки (СИ) - Эльданова Александра

взрослый, надежный, неловко пытающийся меня поддержать. Что бы я сейчас делала

одна? Выла бы, а так держусь, даже улыбаюсь иногда.

Я открыла шкаф и достала сумку, с которой пару недель назад

сюда перебралась. Почему-то кажется, что это было очень давно, будто я сто лет

назад раскладывала в этом шкафу вещи, переживая, что Сергей торопится и что я

ни с кем никогда не жила.

Зазвонил мобильный и я удивилась, увидев на дисплее телефон

Олега.

— Саша, извини, что беспокою, но мне сейчас звонила

Сережкина мать, они завтра будут в городе, ближе к вечеру. Я что хотел… ключи

от Серегиной квартиры ведь у тебя?

— Да, мне его вещи отдали… Олег, ты встречать поедешь?

— Поеду, конечно.

— А можно с тобой? — спросила я.

— Ты думаешь, это хорошая идея? — в голосе вокалиста

слышалось сомнение.

— Я думаю, что отсиживаться плохая идея. Я к этому всему

причастна, в конце концов.

— Да ты-то причем… Ладно. К пяти на вокзале. Поезд в

пятнадцать минут пятого прибывает.

Глава шестнадцатая

Александра.

Встреча с Сережиными родителями далась мне очень тяжело.

И дело не только в чувстве вины, нет.

Отец… тяжелый. Я физически чувствовала его неприязнь на себе. Но осуждать его за это не могла.

Как и Сережину мать, Татьяну Викторовну, которая совсем терялась в тени мужа и тоже держалась максимально холодно.

Я не осуждала никого. Просто я должна была их встретить и честно про все рассказать. Потому что виновата во всем только я.

Интересно, что ситуацию как-то пытался сгладить Олег. Из уважения ли к Сергею или из жалости ко мне — не знаю. У него даже немного получилось — меня перестали игнорировать.

Уже в клинике, когда к Сергею разрешили зайти, Татьяна Викторовна вдруг осталась в коридоре со мной и сказала:

— Не обижайтесь на Геру, он всегда за детей очень остро переживал.

— Я не обижаюсь. В конце концов все из-за меня и Георгий Борисович имеет полное право.

— Вы тут не при чем, просто наш сын иначе не мог.

— Все-таки, при чем. Поверьте, я действительно не хотела, чтобы все так обернулось.

— Вы правда его любите?

В другой ситуации меня бы такой вопрос задел, но сейчас я ее понимала и искренней жалела.

— Да. Я понимаю, как все выглядит со стороны, Татьяна Викторовна. Но нет, я не молоденькая меркантильная дурешкая, которая охомутала и втянула во что-то мерзкое известного музыканта. Все совсем иначе.

Женщина подняла бровь, совсем как Сережа.

— Скажем так, — продолжила я, — доход моей семьи позволяет мне не искать мужчин для того, чтоб они обеспечивали мой комфорт. Это раз. Сергей знал с самого начала всю мою историю, я несколько раз предлагала ему выбор, но он остался. Это два. И три — я действительно его очень люблю, что бы вы не думали.

Сережина мать посмотрела на меня как-то иначе.

— Не злитесь, Саша. Я не понимаю, что говорю. Я же ничего о вас не знаю, кроме того, что вы прекрасная девушка со слов моего сына.

— Да, я ни в чем вас не обвиняю. Сейчас все очень напряжённо и непонятно, мы нервничаем, и я это понимаю.

— А вы старше, чем кажется…

— Я умею принимать решения и нести ответственность, вот и все.

— Не ершитесь, Саша, я не хотела вас обидеть. Просто мы на нервах, врачи ничего не обещают, только какие-то туманные прогнозы.

— Это здесь они ничего не обещают, послезавтра я переведу Сергея я другую клинику. Кома их профиль, так что и прогнозы там получше.

— Это дорого?

— Я потяну, не бойтесь.

Мы помолчали. Я — потому что совершенно не понимала, что от меня хочет услышать эта маленькая женщина. Почему молчит Сережина мать я не понимала. Переваривает сказанное? Радуется, что я не распродам имущество ее сына, пока он в коме?

— Саша, — Татьяна Викторовна сменила тон. Действительно переварила сказанное? — вы правда простите меня, я на вас накинулась. Не думала, что вы еще девочка совсем, вот и нафантазировала невесть что. Сережа толком ничего не рассказывал, я только по голосу понимала, что он счастлив и у него все хорошо.

— Он хотел нас познакомить, когда все закончится.

— Сережа отца переполошил неделю назад, позвонил, спросил есть ли у Геры костюм. Ворчал, что нужно обязательно купить, а то в чем он будет сына женить.

Наверное, я слишком явно побледнела, если Татьяна Викторовна вдруг прикрыла рот ладонью и почти прошептала:

— Вы не знали?

— Нет. Сережа не успел.

— Простите, Саша. Может быть он так шутил, конечно, но… Я видела какой он приезжал последний раз, как по телефону, видимо с вами, разговаривал — у него взгляд сразу другой становился, — женщина помолчала и продолжила, — Знаете, Саша, мне ведь совсем не с кем о Сереже поговорить. Гера закрылся как всегда, ему проще все в себе пережить, а я так не могу. Когда Настюши не стало мы с Серёжей разговаривали, а сейчас мне даже поделится не с кем.

Мне стало ее искренне жаль. До этого я ее жалела как-то дежурно, потому что нужно, потому что это не чужие Сергею люди. А теперь я поняла, что даже ее невысказанные обвинения в начале продиктованы только страхом за любимого сына и болью. А ещё одиночеством.

— Татьяна Викторовна, — я достала блокнот и быстро нацарапала свой номер, — если вам нужно будет поговорить с кем-то о Сереже, вы звоните.

— Спасибо, Саша, — она сложила листок и аккуратно убрала его в сумку, — я обязательно позвоню. Вы нас тоже в курсе держите.

— Ещё один момент. Я знаю, что Сережа вам финансово помогал. Скажите, сколько, я буду переводить.

— Не стоит, — Татьяна Викторовна улыбнулась, — мы не все тратили, кое-что скопили.

— Я просто хочу, чтоб все было как он привык, когда Сережа очнется. Врачи прочат реабилитацию, а я думаю, что в привычном мире ему будет легче.

— Если все действительно так, как вы говорите, то Сереже очень повезло. Я пойду проверю, как там Гера, что-то он задержался.

* * *

День дался мне большой кровью. В Лешкину квартиру я почти ввалилась, присела на пуфик в прихожей и не нашла сил встать.

Если бы Сережкины родители были другими, мне было бы легче? Очень вряд ли.

— Вернулась, — в прихожую прихромал Лешка, — ужинать будешь?

— Тогда приготовь, да? — сил оторвать голову от такого удобного шкафа не было.

— Я зверь что ли? Я доставку заказал. Через пятнадцать минут привезут.

— Спасибо, Леш.

— Они совсем упыри?

— Кто? Родители? Нет, ты что. Просто они сейчас потерянные и им больно.

— Ты всех можешь понять, Шурка. А они тебя поняли?

— Не знаю. Да и не важно. Хватит, Леш.

— Если хватит, то вставай. Я тебя не подниму, я инвалид.

— Это временно. Ты быстро затянулся, к тебе же в мясо ноги были буквально.

— На мне как на собаке. Зубы не заговаривай.

Конечно мне пришлось встать, пойти умыться. Пока я разглядывала в зеркале свою унылую физиономию привезли ужин. Я могу поспорить что там есть греческий салат, нежно любимый мной и какая-нибудь противная жутко острая лапша, обожаемая Лешей.

Вода была ледяная, от нее ломило пальцы, но я, почему-то, не могла убрать руку из-под бьющей из крана струи.

Все-таки, хорошо, что Леха меня тормошит и заботиться, бы одна сейчас точно не смогла. С мамой мы все же сильно отдалились, хотя я это никак не хотела признать. Она переживает, конечно, хочет помочь, но у меня постоянно такое чувство, будто ей неловко или она меня стесняется. Это не вчера началось, но я этого старалась не замечать, до последнего времени.

А Лешке все равно. Он валенок и ел со мной песок одним совочком. Не умеет сочувствовать, но умеет обеспечить тылы. Чудо, а не мужик.

Я фыркнула. Ну да, четвертак, уже мужик, можно сказать.

— Шура!

— Иду.

Тяжелый длинный день и к Сергею так и не пустили. Я этого и хочу, и очень боюсь. Я никогда не видела людей в коме, вдруг он там совсем другой? Не живой. Это во всяких фильмах люди лежат под простынкой в реанимации и как будто спят, но кома ничего общего со сном не имеет, как в фильмах тут не будет. А как будет?