Моя (не) родная - Алиса Ковалевская
– Ты же спал, – испуганно прошептала я.
– Ты слишком сладко пахнешь, – было так приятно слышать его бархатный, хриплый голос. Он потянул меня за руку.
– Мне сказали, чтобы без глупостей, – я упёрлась ладонью в кровать. Собственные мысли уже не казались такими нелепыми. – Дань, меня выгонят.
– Никто тебя не выгонит, – морщась, он слегка приподнялся.
– Дань…
– Мне нужно хорошее лекарство, а единственное хорошее лекарство – ты.
– Ты как маленький.
Сдерживать себя больше не было смысла. Я дотронулась до его лица. коснулась скул, кончика носа. Провела по твёрдой линии губ и упрямому квадратному подбородку. И всё это время я смотрела ему в глаза и старалась сдержать предательски подступавшие слёзы. Но чувства одолевали меня.
Поняв это, Данил обнял меня одной рукой. Даже лёжа на больничной койке, он был во всех смыслах сильнее меня. Здесь, рядом с ним, я чувствовала себя защищённой, сердце наконец успокоилось.
– Спи, – попросила я, погладив Даню по голове. – Я никуда не денусь.
– Только попробуй деться.
– Даже пробовать не стану.
Я мягко коснулась губами его губ. И ещё раз. И ещё, пока не поняла – надо остановиться. С выдохом он опустился на подушки. Я погладила его по предплечью. Внимательно посмотрела в глаза.
– Хоть ты не будешь меня домой отправлять, надеюсь?
– Не дождёшься. Я для этого слишком большой эгоист.
Он подвинулся к краю постели, предлагая мне местечко на узкой койке. Приглашение я, само собой, не приняла.
Да, самонадеянный дерзкий эгоист. Опасный мерзавец. Но именно за это я его и полюбила: за взгляд, которым он покорил меня, совсем ещё девчонку, когда мы впервые встретились, за нежелание принимать уготованный отцом путь.
– Мне нравится твой эгоизм, – я взяла его руку и поцеловала ссадину сначала на безымянном пальце, потом на среднем. – Он тешит моё самолюбие. – Губы Данила искривились. Я улыбнулась. – Спи. А я буду охранять тебя.
– Ты не собака, чтобы меня охранять.
– Не собака, – согласилась я. – Я твоя Рысь.
– Больше всего мне нравится слово «твоя».
– Мне тоже, – кончиками пальцев я провела по его кисти до запястья. Несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. Слова стали не нужны. Достаточно было тишины, в которой всё ещё дымкой висело вечное «твоя».
– Дань, – позвала я тихонько.
Наверное, с этим надо было подождать. Но я не могла. Весь день перебирала в памяти вечер, изменивший нас. Наши жизни, может быть, судьбы.
– Это Наташа… Она разрешила Владу поиграть у бассейна. Тогда, в тот вечер…
Я замолчала. Данил нахмурился, поджал губы. И до меня вдруг дошло.
– Ты знал? – я одёрнула руку. – Ты…
– Она рассказала мне незадолго до того, как ты улетела.
Я словно получила пощёчину. Я не могла поверить. Смотрела на Данила и не могла. Он жёстко обхватил мою руку и потянул на себя. Я упёрлась. Но он вдруг дёрнул с такой силой, что я почти слетела с табурета. Ладонью наткнулась на постель.
– Что это меняет, Агния? Ответь мне, мать твою, что?
– Что?! Да как ты такое спрашивать можешь, Дань?! Я столько лет себя виноватой считала. Жила с этим…
– Ты позвонила мне, Агния. Ты переложила часть вины на меня. И дело не в отце, не в твоей матери. Вам обеим было по шестнадцать, но ты не жила с этим один на один. А она жила. И, в отличие от тебя, она действительно была виновата. Не только в несчастном случае с Владом, а ещё и в том, что не смогла рассказать, как всё было. Но что это меняет теперь?! Он утонул. Захлебнулся. Всё. Его давным-давно нет, чёрт подери.
Я приоткрыла губы, чтобы сказать ему. Хотела закричать, что это меняет всё. Но осеклась. Села обратно и отвернулась к прикрытому жалюзи окну.
– Мы с тобой ещё поговорим об этом, Данил, – выдавила я с трудом.
Только он был прав: смерть Влада уже ничего не меняла. И то, что он знал про Наташу, тоже. Его смерть изменила всех нас, но не могла изменить настоящего. И мою любовь тоже. Мёртвое мёртвому.
* * *На следующий мне всё-таки пришлось поехать домой. Нужно было переодеться, принять душ и привести себя в божеский вид. Хотя в перспективности последнего я сильно сомневалась. Но так или иначе, остаться с Даней мне не дали.
Утро началось слишком внезапно, чтобы мы с Данилом успели поговорить. Да и место было неподходящим.
Пока такси везло меня по столичным улицам, решимость всё выяснить начала таять. Действительно ли нам было нужно поговорить об этом?
Забирать Мирона от родителей я не стала. Видеть меня такой: нервной, измотанной, с постоянно влажными глазами, ему было ни к чему. Да и отцу было легче рядом с внуком. Мама сама попросила, чтобы Мирон остался пока у них. Я не возражала. Так действительно было лучше для всех нас. И для Мирона в первую очередь.
– Вот сюда, – показала я водителю на поворот.
Перехватила его взгляд в зеркале заднего вида. Возраста он был примерно одного с отцом, и взгляд его чем-то напоминал отцовский, только спокойнее и мягче.
– Иногда мы создаём проблемы на пустом месте, дочка, – неожиданно сказал он.
– С чего вы решили, что у меня проблемы?
Мы въехали во двор. Водитель снова посмотрел в зеркало.
– Я не первый день на свете живу.
Мне оставалось только отвести взгляд. Мы остановились у нужной двери, и я, поблагодарив его, хотела выйти из машины.
– Главное, чтобы дети были здоровы и родители живы. Всё остальное как-нибудь решится.
– Да… – пальцы мои задержались на ручке. – Да, – повторила я уже самой себе
