Гордый - Марика Крамор
– Мне дышать нечем! – невообразимое усилие понадобилось, чтобы на секунду оторвать от себя мужчину. Упираюсь ему в грудь и дальше стараюсь вырваться. – Отпусти!
Трясу головой, пытаясь отвернуться. Волосы уже разметались по плечам. Когда он успел сорвать резинку?
– Не стошнит от моих касаний? Не? – рубит сгоряча.
Разъярённый взор уже заволокло матовой дымкой. Суровый взгляд упрямо касается чуть припухших губ. Мои запястья в плену. Гордей усиливает хватку, не позволяет ни двинуться, ни взбрыкнуть. Держит крепко. Своим лбом упирается в мой.
– Я к тебе мчался как сумасшедший. Всегда. К тебе одной. Другие рядом с тобой померкли полностью. Задумываться стал, так ли это хорошо, так ли круто одному быть. Потому что ради себя мне уже ничего почти не надо было, интерес притупился. А ради тебя готов на все был. Приезжаю, зная точно, что ждёшь, фотографии твои листая бесконечно. Температура под сорок. Не соображаю вообще ничего, но все равно как смог обратно вылетел, чтоб к тебе поближе быть. А меня дома в холодной постели записка ждёт. До свидания, мол, не ищи, дружище. К тебе приезжаю, за тобой тачка подана. Ты размалеванная вся, на марафете прыгаешь к другому в салон и сваливаешь с улыбкой на лице. Охуенно ждала, золотце. Ещё и бабками засветила, которым у тебя взяться неоткуда было. А я ещё и дерьмо полное, да, сладкая?
Болью от его слов веет, разочарованием. Эти эмоции и мне передаются, многократно наращивая свою мощь. До слез в душе неприятно, давно я не погружалась с головой в прошлое.
В первое время без него все потеряло смысл. Вкус. Цвет. Время словно замерло на закате. Когда сегодняшний день уже почти канул в лету, не оставляя о себе и следа, а завтрашний ещё не наступил, и впереди только темнота и мрак. Когда я готова была захлебнуться собственным отчаянием. Пропало желание вообще что-то делать. Так хотелось приехать, бросить в лицо громкие обвинения, высказать, какая он сволочь, орать, бить его кулаками в грудь, обвинить в измене, в том, что заставил поверить в нас, в счастье, в улыбки, в общее будущее. И так больно хотелось ему сделать…
Но это кричало сердце. Разумом же я понимала, что не поверю ему. Ни единому оправданию. Ни единому слову. Потому что я сама смотрела в монитор и точно знаю, что это была прямая трансляция. Я больше не готова была поверить, что нужна ему, что одно на двоих дыхание ещё не растворилось в болезненных отголосках воспоминаний. А если бы он признался и открыто заявил о том, что меня одной ему недостаточно, я не знаю, что бы я сделала… это ещё хуже. И обман слышать больно, и правду – ещё больнее. Конечно, у нас с ним не было будущего. Изначально.
Мне так плохо в жизни никогда не было. Пожалуй, только на похоронах родителей я чувствовала нечто похожее. Только если там ещё мелькало осознание, что это жизнь, никто не мог ничего изменить и нужно идти дальше, то сейчас вина за собственную ошибку прокручивала гвоздь в сердце. Я сама виновата, что доверилась, а собственные ожидания сломались в миг.
И от того, что я сейчас услышала, эмоции из прошлого вернулись и вновь укрыли меня с головой, а отчаяние почти полностью перекрыло доступ кислорода.
Он приезжал… я бы не поверила, посчитала бы враньём. Но… я помню тот день, когда я еле-еле отскребла себя от плинтуса, заставила уложить волосы, собрав их в незатейливую прическу, отгладила платье. На лицо нанесла чуть больше макияжа, чем обычно: надо было круги под глазами замазать. Тени взяла потемнее, чтобы веки не казались такими отёкшими. Я заставила себя согласиться на настойчивое предложение Светы и попробовать хоть немного отстраниться. Подруга сказала, она заедет за мной, многозначительно добавив «не одна». Синий Мерседес приехал, я в моделях не особенно разбираюсь, но выглядела машина дорого: красивая, отполированная. Впереди сидел Олег – тогда мы впервые встретились, – а на заднем сидении Света со своим парнем. Мужчина за рулём приветливо поздоровался, изнутри открыв дверь, пригласил занять место в салоне. Мне ещё тогда подумалось: «А Гордей всегда выходил из машины, чтобы распахнуть дверь передо мной …»
В тайне я надеялась, что Гордей приедет. Отчаянно надеялась… но надежда умерла в страшных муках, когда я поняла, что Гордому абсолютно безразлично, что меня больше не будет рядом. Меня не особо интересовало, что там ему обо мне наплёл Вася. Если Гордей чего-то хотел, его не удержать было ничем. Значит, меня из разряда по-настоящему желаемого он вычеркнул уже давно. Глупые мысли, глупое сердце… рвалось к нему все равно. Но я себя останавливала.
Да, поднимать всю эту пыль нет никакого желания. Но внутри вновь все трясётся от горьких эмоций.
– Я тебе объяснила, откуда деньги взяла, – не могу себе признаться, для чего оправдываюсь. Не хочу, чтобы он думал обо мне так плохо. И с эскортом я покончила ещё при нем! – Про картину ничего не знала и не знаю. В машину тогда садилась, да, меня подруга уговорила немного развеяться. В эскорт я не вернулась. И Олег за рулём тогда был. Но мы встречаться стали года через два только. Я уже сказала тебе.
– К пропаже картины, говоришь, никакого отношения не имеешь?
– Про картину мне Вася сказал. Сказал, что вынесли ночью накануне твоего возвращения и что он на меня думает. Но я не брала у тебя ничего! Даже и в мыслях не было! Я бы не предала никогда! – в последнюю фразу прорывается обвинение. Не получилось удержать эмоции внутри.
– Кратко ваш разговор передай.
– Он сказал, что мне нужно признаться, что я могу дать ему зацепку, и он меня защитит от гнева заказчика. Потом сказал, что даже если я ни при чем, то мне лучше уйти от тебя. И я ушла. Потому что… – замолкаю, пытаясь подобрать слова.
– Потому что… что? Если не из-за картины, то какого ж черта меня записка ждала на подушке?
Проницательный взгляд не отпускает. Крепкие пальцы предупредительно касаются подбородка – Гордей ждёт подвоха?
– Я тебе сразу сказала: как только ты до другой дотронешься – я уйду. Без разговоров. Ты знал, что так и будет. С самого начала.
– Ты в своём вранье сама уже запуталась. Мне мозги пудрить не надо. Картина у меня. И у меня все заебись. А то, что ты свалила от меня, чтобы вернуться к своим мужикам
