Солнечные пятна - Тори Ру
К вечеру люди пришли в себя и вновь погрузились в веселье — в дымном небе над городом взрываются запоздалые фейерверки, пьяные вперемешку с детворой катаются с горок, поют, поздравляют прохожих, трусливо не желая признавать, что праздник прошел. Я брожу по улицам, где все напоминает о…
По этим старым дворам мы осенними вечерами гуляли под одним зонтом, на этой лавочке разговаривали, вглядываясь в черную летнюю ночь, в этом магазине, под удивленные взгляды продавцов, катались на тележке среди стеллажей и громко смеялись, вон к той остановке спешили по утрам, взявшись за руки и потешаясь над заспанными лицами друг друга.
Рядом со мной был тот, кто без слов понимал, кто знал меня и не раз спасал от себя самой и ужасов реальности, тот, кто разделил со мной страхи, беды и радости, и саму жизнь. Он ушел гордо, с высоко поднятой головой, снова выдержал удар и не подал вида.
Че был прав. Я бросила его не из-за вины перед подругой или открывшихся перед ним возможностей. Я бросила его, чтобы очистить свою совесть. Мне стала не нужна его любовь, я искала повод избавиться от нее, чтобы снова стать правильной и хорошей.
* * *Бессмысленные блуждания завершились у дверей родного подъезда. Сижу на промерзших досках лавочки. Слезы, запоздалые и бесполезные, текут по щекам.
Я не должна была с ним так поступать. Я раскаиваюсь в том, что сделала. Мы могли бы плечом к плечу дать бой обстоятельствам, но я не захотела этого сделать.
Нужно было не застывать в любви янтарем, а с благодарностью принимать ее и отдавать взамен, верить и доверять, вместо того чтобы искать в себе изъяны. Оторваться от земли и лететь, а не убегать и прятаться.
Выходит, я никогда по-настоящему не любила его?
Окна третьего этажа, холодно-темные, смотрят на меня свысока, мороз крепчает, онемели уши и пальцы рук, на смену отчаянию приходит смертельная безучастность. Хочется спать, и я покорно закрываю глаза.
— Эй, мальчик! — знакомый голос возвращает меня с того света. — Что с тобой? Как тебя зовут?
Вздрогнув, поднимаю голову — Ви задорно хохочет, ее взгляд расфокусирован, изо рта вылетают облачка пара с запахом спиртного и сигарет.
— Таня? Ну и уебище же ты лесное, Таня! — Звонкий хохот перерастает в истерический: она воссоздала сцену нашего знакомства и детали, которые я предпочла забыть. Ей смешно. Злость подступает к горлу. — Ох, конечно же, я имела в виду «солнышко лесное», не знаю, что тебе там послышалось…
Считаю про себя до десяти, кисло улыбаюсь:
— Хватит прикалываться, Ви! С днем рождения… Ты где так напилась?
— Имею право! Ты же весь день меня игноришь. Кстати, меня сегодня бывший поздравлял! Просил прощения. — Она икает и хватается за мое плечо. — Не Че, другой. Пойдем, подруга, это надо отметить! Мама до утра свалила к родственникам, а у меня есть еще!
В доказательство Ви трясет сумкой.
* * *— Ну скажи: ты ведь все эти годы была уверена, что тебе тогда послышалось? — В уютной, хорошо освещенной гостиной Ви с грохотом ставит на стеклянный столик бутылку шампанского, выворачивает сумку, и из нее вместе с мусором и фантиками выпадают зажигалка, пачка сигарет и две плитки любимого Ви белого шоколада. — Ну конечно же, ну конечно же я назвала тебя Солнышком, ведь я же хорошая, да?
Она неловко валится в одно из двух кресел, прищурившись, наблюдает за мной.
— Ты несешь пьяный бред. Угомонись! — через несколько глубоких вдохов отзываюсь я.
— Ну да, пьяницы же все хорошие, ты их любишь… Родословная обязывает! — хихикает она.
— Завались уже, Ви! — Оскроблений на сегодня достаточно, я взрываюсь, и аккуратно выщипанные брови Ви взлетают вверх.
— О, опять огрызаешься? — В секундном ступоре я жду, что она обиженно надует губы, но этого не происходит.
Никогда не видела Ви такой пьяной — размазанный макияж темными тенями залег вокруг глаз, на лице красные пятна, светлые волосы всклокочены на макушке. Та Вика, которую я помню, никогда бы не показалась на людях неухоженной и неопрятной. Как же она страдает из-за выходки Че! А виновата во всем я.
— Я не собака, чтобы огрызаться, — возражаю тихо, отступаю на шаг, занимаю самый краешек кресла.
— А Че? — В черных глазах Ви боль и насмешка, от пьяной замутненности не осталось и следа. Комната вдруг становится тесной. — Помнится, тебя очень заинтересовал вопрос, «любила ли я Че, или он был моей верной собачкой?»
— Э-э-э… я тогда очень разозлилась на тебя, Ви. Дома был дурдом: умер Валя, стояла страшная жара, все сходили с ума… — Оправдываясь, я подаюсь назад и прислоняюсь к мягкой кожаной спинке. — Теперь я знаю, что ты его любишь. Ты очень благородно поступила!
Ви хватает запотевшую бутылку, поддевает ногтем и срывает с горлышка золотистую фольгу. Скручивает проволоку, накрывает ладонью и сосредоточенно вертит пробку. Раздается хлопок, и сразу после — встревоженное змеиное шипение.
— Ага, Че — парень хоть куда, но у него много бзиков, а самый дурацкий из них — стихи. Сам он их не пишет, выискивает всякое в сети. Приходилось притворяться, что я тоже восхищаюсь этой лабудой… — Ви щедро отхлебывает шампанское, протягивает мне бутылку, и я одеревеневшими пальцами сжимаю холодное стекло.
— Зачем ты вообще говоришь о нем после того, как… — пытаюсь увести разговор в другое русло, но Ви перебивает:
— Мне просто интересно, Солнышко, как давно вы вместе?
Неожиданный абсурдный вопрос, будто вырвавшийся из липкого ночного кошмара, обездвиживает меня.
— Что?
— Что слышала! — смеется Ви и невинно хлопает глазами. — Пей!
Послушно глотаю колючую жидкость, кашляю, моргаю от едких слез. Руки дрожат. Тетя Анжела? Че? Кто, черт возьми, обо всем ей рассказал?!
Глава 48
— Челюсть подбери, Солнышко! Только я уехала, как ты свои дурацкие стихи стала посвящать ему. Давай, рассказывай: ты не думала, что эта циничная сволочь отправит мне твой стишок, или же ты настолько тупая, что сама разрешила? — Ви продолжает
