Дочь мента (СИ) - Рахманина Елена

– Здравствуйте, Иван Фёдорович, – растерянно произношу, рассматривая глубокие морщины Хмельницкого. Но как бы стар он ни был, в его глазах горел какой-то особенный огонь, в нём до сих пор горело слишком много энергии, несмотря на почтенный возраст. Полагаю, из-за этой жажды жизни ни одна шальная пуля так и не коснулась тёмного сердца бандита. 

Десять лет назад я возвращалась после вечерних пар домой и встретила у своего подъезда дорогой автомобиль, подобные редко появлялись в моём спальном районе. Оттуда вышел одетый с иголочки знакомый тип. 

Я дёрнулась, будто увидела чёрта, пришедшего по мою душу. В голове пробежала мысль, что разговор пойдёт о Богдане, а я ещё морально не оправилась после случившегося и меньше всего хотела что-либо про него знать. Но Хмельницкий и словом про Скуратова не обмолвился. Сказал, что нам предстоит серьёзный разговор и лучше будет провести его в моей квартире. 

– Да не беспокойся, девочка. Хотел бы убить тебя, послал бы кого-нибудь, а не светил бы тут своей физиономией, – произнёс он с ухмылкой, прочитав опасения по моему лицу. 

Успокоил так успокоил. 

Мы поднялись ко мне, и по его глазам, проскользившим по местами отошедшим обоям и старой мебели, я поняла, что моё жилище его не впечатлило. 

– Что вам нужно? 

– Я знал твою мать, Ульяна, – начал он, и я застыла от этих слов, шарахнувших меня как удар молнией. Наливала в кружку чёрный чай, и кипячёная вода полилась через край по столешнице на пол. Обернулась к нему, не понимая, к чему он ведёт этот разговор, и просто смотрела на него во все глаза. 

– Любил её сильно, только вот она вышла замуж за этого ублюдочного лейтенанта милиции – Евстигнеева, будучи беременна тобой. Лишь известие о том, что она носит ребёнка, спасло этого мента от того, чтобы до него не добрались мои люди. Тогда с его помощью меня посадили за решётку за преступление, которого я не совершал. Он меня подставил, хотя мы дружили с ним со школы, вот только чувства к твоей матери показали, кто есть кто. 

Мои ноги дрожали, меня колотило изнутри от этих слов, и я медленно села на табуретку напротив своего гостя. 

– Зачем вы мне всё это рассказываете? 

Хмельницкий молчал, и весёлый блеск в радужке сменился пустотой, по тёмным карим глазам стало невозможно что-то прочитать. 

– Я не знал, что твоя мать на самом деле была беременна от меня. Не винил её за то, что решила устроить свою жизнь с ним, в безопасности. 

Он говорит, и я вроде понимаю, что речь обо мне, но осознание всё равно не доходит. Качаю головой, будто уже отрицаю эту новость, не имея сил смириться с ней. Я молчу. Смотрю на него глазами, полными непролитых слёз, и молчу. Вспоминая все ссоры родителей, и наконец понимая, почему моя мама никогда не была счастлива с Евстигнеевым. А ведь в детстве я винила её за то, что она так холодна с отцом, который не мог на неё надышаться. А всё дело в том, что она вышла за него, любя другого человека. И в добровольности этого союза я почему-то начала сомневаться.

– Когда вы узнали правду? – проглотив ком в горле, спрашиваю и вытираю солёные слёзы. 

Он поджимает губы, словно сомневаясь, предоставить ли мне ответ на сей вопрос или нет. Я вижу, как морщинки складываются вокруг глаз, когда он, прищуриваясь, изучает меня. 

– В день смерти твоего отца. Евстигнеев понял, что уже не жилец, и решил, что в его рукаве есть козырная карта – моя дочь, которую он всю жизнь воспитывал. 

– Это вы ему помогли умереть? 

О смерти отца я узнала недавно. Отклика в моём сердце это почти никакого не вызвало. Лишь печаль по тем воспоминаниям, что хранились в моей памяти. Но это было слишком давно, чтобы испытать хоть какие-то чувства. 

– Я. После того, как он признался, что убил твою мать.

Тогда, узнав всю свалившуюся на мою голову информацию, я не сумела с ней справиться. Принять то, кто мой настоящий отец, оказалось слишком сложно. Я так пыталась отгородиться от прошлого, связывающего меня со Скуратовым, но жизнь всё равно то и дело окунала меня в криминал. 

– Я не жду, что ты захочешь со мной общаться, д… девочка, – произносит старый бандит с запинкой, и я сама додумываю, какое слово он хотел сказать изначально, – но позволь мне помочь тебе. 

Я потёрла лицо ладонями, ощущая, что после этого разговора все мои мышцы окаменели и теперь брови способны лишь хмуриться. Моя съёмная квартира не видела ремонта, наверное, лет тридцать, здесь затхлый запах чужих вещей, пропитавшийся в кирпичные стены, и облупившийся потолок в ванной комнате, но это то, что я пока была в состоянии себе позволить. Не сомневалась, что Хмельницкий мог бы купить мне хорошую квартиру в центре столицы на деньги, омытые кровью, в том числе тех людей, которых убивал по его наводке Скуратов. От подобного предположения я внутренне содрогнулась. И дело вовсе не в принципах, просто мне было бы слишком сложно жить с этой мыслью. 

Взглянув в глаза Хмельницкого, как выяснилось, до боли похожие на мои собственные, я обнаружила в них уязвимость. Неужели у таких, как он, после всех прегрешений еще могут быть чувства, и они способны их ранить? Это оказалось для меня открытием. 

– Я слишком взрослая, Иван Фёдорович, чтобы обретать вдруг ещё одного отца, – произнесла я, охраняя в душе собственную мечту, которая родилась, когда Евстигнеев ставил передо мной один барьер за другим, и этой мечтой была свобода: делать и думать, что хочу, любить, если смогу, кого захочу, и стать по ту сторону закона от Хмельницкого, если найду в себе достаточно упорства. А чужие деньги заберут ту свободу, которую я только-только обрела. – Мне не нужна ваша помощь, я справлюсь сама. 

Хмельницкий немного удивился, получив столь однозначный отказ – без кокетства, торга и сантиментов. Но уговаривать не стал, лишь кивнул, приняв мой выбор, и я была ему за это благодарна.

Но когда мы встретились спустя одиннадцать лет, у меня возникло ощущение, что этот человек так и не выпускал всё минувшее время родную дочь из поля зрения. 

– Здравствуйте, майор Евстигнеева, – с улыбкой произносит он в ответ и даже с какой-то затаённой гордостью в глазах за меня. – Скуратов охраняет тебя, как сторожевой пёс, – е нему не пробраться. В это здание и то оказалось проще проникнуть. 

У меня было много вопросов к нему о том, как он прошёл через пост охраны, но я оставила их при себе, понимая, что Хмель не просто так вновь возник в моей жизни. 

 – Нам лучше поговорить в моей машине. Пойдём, мне рассказали, что отсюда есть один интересный выход. 

Хмельницкий не дал мне времени на размышления, просто подхватил под локоть и повёл вперёд. Мы вышли из здания, которое, казалось, старый бандит знал лучше меня, и он усадил в блестящий Бентли, украшенный правительственной мигалкой. Я скосила удивлённый взгляд на Хмеля, но вместо объяснений он лишь раздражённо взмахнул рукой: дескать, ерунда. Но теперь я поняла, что размах его бизнеса не ограничился одним регионом, он выбрал федеральный масштаб. За рулём автомобиля сидел молчаливый мужчина в костюме, поздоровавшийся со мной кивком головы. 

– Вы объясните, что происходит? – повернувшись к Хмельницкому лицом, как только мы выехали за пределы территории комитета, поинтересовалась я, испытывая смутную тревогу. 

– У меня есть свои источники информации, и до завершения расследования тебе стоит держаться подальше от работы.

– Что за бред? – возмутилась я, ожидая дальнейших объяснений. 

– Это не бред, дочка. Тебе угрожает опасность. У меня сейчас нет времени тебе рассказывать подробности, если хочешь жить, послушайся меня. 

Не будь я беременна, то, бесспорно, начала бы возражать и требовать немедленно объяснить ситуацию, но сейчас мне оставалось лишь прикусить язык и сделать, что велено. 

Хмельницкий припарковался у какого-то магазина и, передав свою банковскую карту, сказал, чтобы я собрала себе гардероб из тех предметов одежды, что могут мне понадобиться на ближайшие несколько недель. А то, что на мне, – отдать ему. Я приняла карту с круглыми глазами и сжатым ртом, исполнив странное поручение, понимая, что парой часов прогула работы я не отделаюсь.