Невеста Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

— И я рядом, — обняла я его руку. Такую большую, сильную, горячую. Потёрлась о гладкую кожу щекой. — Если я вдруг буду тебе нужна. Если вдруг ты решишь, что оно того стоит. Я с тобой, чудище моё ненаглядное. Я — с тобой. И боюсь, тоже привыкну спать в твоей постели, — я улыбнулась, изо всех сил стараясь снова не расплакаться.

Моцарт засмеялся, и погладил меня по щеке.

— Может, я именно этого и хочу? Только не грызи мои туфли. Чудище это очень не любит. И мы подружимся.

— Он и туфли грыз? — возмутилась я.

— У-у-у, он был такой засранец! Ни стыда, ни совести. Однажды мы пошли гулять…

Не знаю рассказывал ли он мне всё это. Или большая часть историй мне приснилась — я проснулась к вечеру, когда их обоих рядом уже не было: ни Сергея, ни Перси.

Проснулась вся в поту от странного сна, где я, кажется, занималась любовью. Или не я. Но моё тело до сих пор дрожало, грудь болела от возбуждения, низ живота тянуло, между ног стало мокро, пульсировало, жгло. Но это было так приятно, остро, горячо и сладко, что я хотела в этот сон ещё. Хотела не одна. И даже не в сон…

Чёрт! Тяжело дыша, я откинулась на подушки. Закрыла глаза. Что-то было в этом сне ещё. Память сопротивлялась, не желая разлучать тело с ощущением незнакомого блаженства, но всё же сдалась.

…Яркое утреннее солнце. Целестина, что прислонилась спиной к двери машины, подставляя лицо лучам. Антон с красными от недосыпа и слёз глазами. А потом….

Я ахнула и резко села. То ли сраженная увиденным, то ли от того, что открылась дверь.

— Привет! Рад, что ты проснулась, — Моцарт придержал дверь ногой. В руках он держал переносной столик с едой. А в авангарде процессии бежал Перси.

— Завтрак в постель? Мне? — опешила я.

— Скорее ужин. Вечереет.

Моцарт помог мне удобно сесть. Поставил на колени поднос.

— Я, конечно, тот ещё кулинар, но, кажется что-то вроде горячих бутербродов у меня получилось.

Матрас заскрипел, когда он сел рядом.

— Выглядит чудесно, — оценила я по достоинству многослойные пирамиды с колбасой, солёными огурцами, ломтиками помидора и запечённым сыром сверху. А это что? — удивилась, увидев прислонённый к вазочке с цветком бархатца конверт.

— Это… тебе. — Я готова была поклясться, что Моцарт слегка смутился.

— Письмо?

— Только сейчас не читай.

— Ладно, — покрутила я в руках заклеенный наглухо пакет из жёлтой почтовой бумаги. На нем была написана цифра один и всё. — А когда?

— Потом. Ты поймёшь. Потом, когда у тебя будет много вопросов. Поэтому я решил отвечать на них уже сейчас. По одному за раз. А пока можешь складывать их куда-нибудь. Например, сюда, — он вытряхнул что-то и подал мне пустую обувную коробку.

Я положила в неё конверт. Он закрыл крышку.

— Ешь, а то остынут.

Моцарт пригрозил Перси, что уже нетерпеливо топтался рядом и принюхивался, и снова сел рядом.

Я бы соврала, если сказала, что ела что-то вкуснее, когда с хрустом надкусила сочный бутерброд. Но когда четыре голодных глаза смотрят не отрываясь, и два горла дружно сглатывают слюну…

— Угощайся, — протянула я Сергею бутерброд, а Перси — один из заботливо положенных для него на краешек салфетки кусочков постного вяленого мяса. Улыбнулась, скрестила руки. — Главное, не перепутать.

— Давай по очереди, — Сергей откусил рядом с моим укусом и развернул бутерброд мне.

Крошки сыпались на кровать. Соус пачкался и капал. Но кого это волновало, когда было так весело. Он облизывал мои грязные пальцы, я вытирала его колючий подбородок, а Перси, задрав морду, от восторга даже не лаял, громко «пел».

— Мне показалось или ты во сне стонала? — спросил Сергей, стирая салфеткой пятно от соуса с покрывала. — Приснилось что-то плохое?

— Нет, нет! Просто дурацкий сон, — уверенно покачала я головой и (чёрт! чёрт! чёрт!), конечно, густо покраснела.

Он мог бы сделать вид, что не заметил, но настойчиво смотрел исподлобья, пока мне хотелось провалиться сквозь пол.

— Надеюсь, я там был, — улыбнулся он, а потом посмотрел в телефон. — Какое сегодня число?

— Во… восемнадцатое августа. Кажется, — прикусила я губу.

— Как время бежит! Ну пусть наш первый с-с-с… семейный праздник будет восемнадцатого, — подмигнул он.

Наш первый праздник. День, когда мы не потеряли Перси. День первого письма.

День, когда он сказал: я рядом, и услышал моё: я с тобой.

День, с которого всё изменилось.

Зримо. Ощутимо. Безвозвратно.

День, когда Моцарт стал другим.

— Проклятье!

Я услышала возглас Сергея в открытую дверь ванной. Я наносила на губы блеск: мы собирались ехать в аэропорт встречать моих родителей. А Моцарту за пять минут до этого доставили конверт.

— Что случилось? — я вышла. Подняла с полу брошенный лист, положила на комод, но даже не заглянула: если сочтёт нужным, расскажет сам.

— До последнего надеялся на отрицательный результат. И зря, — подхватил он пиджак. — Ты готова? Мы опаздываем, — пока натягивал его на плечи, скользнул по мне взглядом. Тепло улыбнулся.

Да, он мне тоже нравился в этом наряде: серый шерстяной пиджак поверх тонкого чёрного пуловера с капюшоном и чёрных джинсов очень ему шёл. Глаз не оторвать! А я знала, что ему понравится моё платье в цвет глаз и тонкое пальто. Пальто тем, что оно тёплое: заботливый мой. Платье тем, что в цвет глаз: он сам его выбрал, эстет!

— По дороге расскажу, — кивнул он.

И я думала не коснётся, пропуская меня вперёд, но нет — положил руку на моё плечо и до самой машины его не отпускал.

Тяжесть его рук словно стала обязательным атрибутом, что прилагался теперь к моей новой жизни и одежде. В чём бы я ни была: джинсах и толстовке, строгом костюме, нарядном платье или пижаме. Где бы я ни была: в гостях у заместителя губернатора, на деловой встрече в офисе «MOZARTа», в парке с Персифалем или на нашей огромной кровати — теперь ко мне прилагался Моцарт собственной персоной и тепло его ладоней.

Он ходил со мной даже на встречи студсовета в университет. Сидел в заднем ряду аудитории, закинув ногу на ногу, отрешённо тыкая в телефон, время от времени поглядывая на лежащего рядом Перси, и, чёрт побери, вызывал во мне гордость, у моих новых подруг — неприкрытую зависть, и до сих заставлял меня краснеть, когда подмигивал.

Он ездил со мной по магазинам и брал в свой офис, когда ехал туда сам.

Проводил для меня экскурсии по ресторану и гостинице. Поил кофе на смотровой площадке верхнего этажа. Знакомил со своей командой, неизменно представляя «моя невеста». И я слышала, что между собой они так меня теперь и звали: не по имени, а Невеста Моцарта. Ну, или Невеста Мо.

Я очень удивилась, когда узнала, что целыми днями он элементарно работает. Не бандитом, проворачивая какие-то грязные делишки и верша судьбы людей. А как обычный бизнесмен решает деловые вопросы: обсуждает бюджеты, ведёт переговоры, встречается с коллегами по бизнесу, клиентами, конкурентами.

И ничуть не смущается моего присутствия.

— Ты не боишься, что я скажу какую-нибудь глупость? — переживала я перед встречей с японцами. — Я ничего не знаю о культуре Азии.

— Ты думаешь я знаю? — погладил он большим пальцем мою щеку. — Это неважно. Просто будь собой. Не для чего и ни ради кого ты не должна меняться. Раз ты нравишься мне такой как есть, то пусть чёртов мир это примет или заткнётся.

Нет, в груди не ёкнуло от его «нравишься». Весь мир принимал его спортивные костюмы с вытянутыми коленками и бритую башку, нравилось тому миру или нет — Моцарту на это было плевать. Но от его пальцев, приподнимавших мой подбородок, я ещё не научилась не замирать.

Не знаю, как мы перешли тот ров, в котором было столько отчуждения и неприязни, глупых претензий и нелепых обид, но я чуть не убила его собаку, а он протянул мне руку и перевёл на ту сторону пропасти, заставив закрыть глаза. Конечно, он был мудрее, сильнее, взрослее. Уверенный в себе, умный, ироничный. Но думаю, его секрет в том, что он за всё брал ответственность на себя. И ничего не боялся. Просто шёл и решал, если возникала проблема. Брал и делал. Обещал и выполнял.