Галина Куликова - Соблазнить холостяка, или Нежный фрукт
– В пятом! – испуганно крикнула в ответ та и тут же всполошилась: – Кто это?!
Оля небрежно захлопнула крышку телефона и подала его Астраханцеву со словами:
– Она в пятом.
– Девочки, вы – супер, – покивал головой тот и показал большой палец. – Огромное спасибо. Счастливо оставаться!
Он повернулся лицом к поезду, и проводница тут же сказала ему в спину:
– Ходить по вагонам строго воспрещается.
– А в туалет? – живо среагировал Астраханцев.
– В вашем вагоне два туалета и два пассажира. На каждого по унитазу.
– А в вагон-ресторан?
– Можно сделать заказ, вам все принесут в купе.
– Джентльмены не едят там, где спят! – гордо заявил Астраханцев.
– Вы собираетесь охотиться за своей Любой, – мстительно сказала проводница, слышавшая все до единого слова. – И багажа у вас с собой нет.
– Да, багажа нет, – признался Астраханцев и поглядел ей прямо в глаза. – У меня с собой только любящее сердце и безумная надежда на счастье. Один шанс на миллион, что Люба меня простит…
– А чего вы сделали-то? – спросила проводница, как-то сразу растеряв весь свой пафос. При слове «любовь» даже самые стойкие женщины распадаются на молекулы.
– Я должен был признаться ей в своих чувствах и струсил. А она ждала…
– Как же вы так? – ахнула добрая женщина и жалостливо спросила: – Ну, может, еще не все потеряно?
– Люба едет в пятом вагоне. Правда, я не знаю, в каком купе.
– Так можно узнать! – загорелась проводница.
На ней была кокетливая форма и туфли с красивыми лакированными язычками. Когда мимо проходил какой-нибудь мужчина, она приосанивалась. Было ясно, что романтические мечты все еще владеют ее сердцем.
– Сразу я ее огорошить не хочу, – понизив голос, признался Астраханцев. – Надо, чтобы у нее не было свободы маневра.
– Стратег, – похвалила проводница. – Идите в свое купе и сидите там. Когда тронемся, я за вами приду.
– Вы очень чувствительны, – сказал Астраханцев, преисполненный благодарности. – Вас ждет прекрасное будущее. Вы встретите красивого парня, который полюбит вас всей душой.
– Надо же – завернули. Вы, случайно, не писатель?
– Профессор литературы, – с достоинством ответил тот.
– Везет же некоторым, – пробормотала его новая союзница и погнала Астраханцева в вагон: – По местам!
В купе он был один и, как только поезд тронулся, стал пересаживаться с одного сиденья на другое, не в силах найти успокоения. Ему казалось, что Люба может уйти со своего места, или лечь спать и не открыть дверь, или еще бог знает что…
Перрон мчался за поездом все быстрее и быстрее и наконец оборвался. Замелькали фонари, словно гигантские спички с желтыми головками. Покинув хорошо освещенный вокзал, поезд вошел в ночь и побежал по рельсам, уютно покачиваясь. Проводницу звали Мариной. Разобравшись с билетом Астраханцева, она велела ему подойти к своей коллеге из пятого и ободряюще похлопала по плечу:
– Если вам дадут от ворот поворот, возвращайтесь.
– Спасибо, – поблагодарил тот.
Неожиданно Марина схватила его за запястье и, сведя брови к переносице, спросила:
– Вы будете объясняться в любви?
– Буду, – признался Астраханцев без тени смущения.
Смущаться можно, если ты еще ничего не решил. Или боишься своего решения. Он не боялся. Он был нацелен на Любу, как баллистическая ракета.
– А вы не врете?
– Не вру, а что?
– Первый раз вижу живого мужчину, который так влюблен, что гонится за девушкой на поезде. Прямо трепещу вся!
– Я тоже весь трепещу, – признался Астраханцев, которому скорее хотелось иди в пятый вагон.
От нетерпения он даже начал приплясывать и подталкивать Марину животом, чтобы она дала ему дорогу.
– Бегите, бегите, – поощрила она его. – Надеюсь, ваша девушка того стоит.
– Еще как стоит, – ответил Астраханцев и действительно побежал бегом.
Его мотало из стороны в сторону, и он то и дело стукался плечом о двери купе или о поручень, идущий вдоль окна. Ему было больно, но он не обращал внимания.
Никакой проводницы в пятом вагоне не оказалось, и Астраханцев, не в силах ждать, когда она вернется, начал стучаться в каждое купе и дергать за ручку. Один раз ему открыл встрепанный мужик в трусах и в майке, во второй раз появились удивленные физиономии студентов, распивавших спиртные напитки, судя по запаху, не очень высокого качества. В третьем купе никого не было, а возле четвертого он почему-то замер, словно его толкнули в грудь. Приложил ухо к двери и услышал знакомый голос, который жалобно звал:
– Дима! Дима!
Он сразу решил, что Любе совсем плохо, что она лежит на узкой вагонной койке бледная, едва дыша… Он дернул дверь с такой силой, что едва не вывернул себе руку.
– Я здесь! – воскликнул он и шагнул в купе.
* * *Люба сидела возле окна, выключив верхний свет, и смотрела в ночную бездну за окном. В темноте мельтешили ветвистые деревья, время от времени выныривали какие-то тоскливые переезды, большие станции, залитые операционным светом, или группы домов, жавшихся друг к другу в поисках тепла и поддержки.
У Любы болела душа, и она все никак не могла ее убаюкать. Чего она только себе ни говорила… Что в жизни всякое случается, что ей еще не восемьдесят лет, у нее все впереди, она обязательно встретит хорошего человека и выйдет за него замуж. Эти мантры не приносили ей облегчения. Даже дышать было трудно, как будто она простудилась. И ее знобило, хотя она могла бы поклясться, что ничего общего с простудой ее озноб не имеет.
Проводница принесла чай с лимоном и озабоченно спросила, глядя на ее бледное лицо:
– У вас температура?
– Нет. Это любовный вирус, – ответила Люба, кутаясь в кофточку. – Он попал в мою кровь, и теперь – все, так просто от него не избавиться.
– Шутите! – неуверенно усмехнулась та. – Может быть, выпьете жаропонижающее?
– Таблетки эту заразу не берут, – пожаловалась Люба. – Как с ней бороться, я не знаю, но смутно догадываюсь, что течение болезни будет тяжелым. Да и полного выздоровления никто не гарантирует.
– Вы так складно говорите, как будто это правда. – Проводница покачала головой и добавила: – Меня Юлей зовут. Если что, обращайтесь.
Люба выпила чай маленькими глотками, стараясь думать только о будущем, а не о прошлом. Потому что при воспоминании об Астраханцеве вирус в ее крови активизировался, и она мучительно стонала, тихонько стукаясь лбом о вагонное стекло. В тот момент, когда терпеть больше стало невозможно, Люба с жуткой тоской, на которую, вероятно, откликнулись все волки в окрестных лесах, позвала:
– Дима! Дима!
В тот же миг дверь с грохотом отвалилась в сторону, и на пороге купе возник Астраханцев, мрачный и прекрасный, как демон ночи.