Мириам Рафтери - По вине Аполлона
— Пожалуйста, — я положила таблетки на прикроватный столик.
Виктория почесала Аполлона за ушами и пес довольно заворчал.
— Ну, — сказала она, понимающе взглянув на меня, — я, пожалуй, пойду, не буду тебе мешать. Заканчивай спокойно свои сборы. Имей в виду, мой брат не любит ждать.
— Учту, — ответила я, и она выскользнула в холл, сопровождаемая Аполлоном.
После ее ухода я высыпала таблетки в пузырек и хотела было убрать его в сумку, но вгляд мой упал на дату, обозначающую срок годности таблеток: 31 июля 1990 года. Это было доказательство, которое я искала. Теперь я могла убедить Натаниэля в том, что я действительно из будущего.
Но почему я не испытала при этом никакой радости? Я бы должна была почувствовать волнение, возбуждение, подъем, ну по крайней мере облегчение. Я же вместо этого почувствовала странную подавленность.
Да потому, с удивлением осознала я, что мне вдруг расхотелось рассказывать Натаниэлю и о том, откуда я, и о том, что скоро я исчезну.
Я была не готова порвать чудесную связь между нами. Я не могла этого сделать. Пока не могла. Землетрясения произойдет не раньше пяти завтрашнего утра. У меня оставалось еще много времени на то, чтобы спрятать свечи Виктории и тем самым спасти ее. Но сначала я хотела насладиться вечером в обществе Натаниэля. Сегодня.
Всего один вечер, подумала я, а потом Золушка вернется к своим лохмотьям, или, как в моем случае — спортивному костюму. И где-то на рассвете мне придется сказать моему только что обретенному принцу правду о том, откуда я появилась.
Зал оперного театра был полон. Погасли огни и сидевший рядом со мной Натаниэль в темноте взял меня за руку, отчего мне сразу же стало тепло.
— Говорят, у Карузо ангельский голос, — тихо проговорил он.
— Ангел, который никогда больше сюда не вернется, — откликнулась я, вспоминая прочитанные мной в свое время истории о том, как Карузо, до смерти напуганный землетрясением, подбежал к окну своего номера в гостинице и запел во весь голос, желая удостовериться, что пережитый им ужас на нем не отразился.
Натаниэль усмехнулся.
— Ну, для того, чтобы удержать человека со славой Карузо — не говоря уж о его самомнении — от выступлений в этом городе, потребуется божественное вмешательство.
— Это ты верно говоришь, — я внезапно занервничала. Сейчас было не время говорить Натаниэлю, что оперный театр, также как и все другие театры Сан-Франциско, скоро сгорит до основания.
Карузо вдохновенно интерпретировал роль дона Хозе. Меня захватила история проститутки Кармен. Я обнаружила некое ироническое сходство между героиней Бизе и собой. В какой-то момент переживания Кармен и душераздирающие — в трактовке Карузо — страдания дона Хозе тронули меня настолько, что на глазах выступили слезы.
— Не надо, — прошептал Натаниэль, смахивая слезы кончиками пальцев. — Я больше не хочу видеть тебя печальной.
От его слов на душе у меня стало тепло, и я внутренне вздрогнула при мысли о том, что на рассвете мне предстоит расстаться с ним. Как он прореагирует, задалась я вопросом, когда я скажу ему правду, поверит ли мне на этот раз.
И, что еще более важно, подумала я, когда занавес опустится, захочет ли он, чтобы я ушла @
Глава 14
Когда мы вернулись из театра, дом был погружен в темноту. Было наверное, уже больше одиннадцати. Натаниэль, красивый, как сказочный принц, в своем жилете и фраке, который подчеркивал каждый мускул его стройного упругого тела, провел меня через холл. Распахнув двери в большой бальный зал, он сделал мне знак следовать за ним и, войдя, включил сверкающую люстру.
На рассвете эта люстра превратится в осколки.
Словно завороженная смотрела я, как он подошел к маленькому столику и поднял звукосниматель фонографа, выглядевшего точь-в-точь как фонографы на рекламе старых пластинок. Только вот собаки не хватало. Он опустил иглу на пластику, и спустя секунду мелодичные звуки штраусовского «Голубого Дуная» наполнили зал.
— Тейлор, — пригласил он меня охрипшим голосом, и я ступила в кольцо его рук. Он крепко прижал меня к себе, и от запаха исходившего от его тела, все мысли вылетели у меня из головы. Мы закружились в танце точно так, как это происходило в моих снах. Я не обращала внимания на легкую боль в щиколотке — это вторжение реальности в мои фантазии. Я знала, что должна сказать ему и скоро… но еще не сейчас, подумала я, не желая, чтобы исчезло приятное чувство головокружения от вальса, в его объятиях.
Закрыв глаза, я дала волю воображению, и оно принялось рисовать картины того, как могла бы сложиться моя жизнь, если бы я осталась здесь, если бы не вернулась в будущее.
Остаться здесь? Да разве можно допустить подобную мысль? Мама с папой должно быть вне себя от беспокойства после землетрясения, напомнила я себе. Кроме того, нельзя забывать о диссертации и о старой Виктории.
— Опера была восхитительной, но мое внимание весь вечер было приковано только к тебе. — Теплое дыхание Натаниэля коснулось моего уха, лишая способности здраво мыслить. Конечно же, было сумасшествием думать о том, чтобы остаться здесь и все же…
Он стремительно закружил меня под заключительные аккорды вальса, и мы остановились в дюйме друг от друга в середине зала. Люстра отбрасывала вокруг причудливые тени, мешая мне определить, что выражало его лицо.
— Натаниэль…
— Тейлор, — он взял мои руки в свои, напряженно глядя на меня. Я затрепетала. — За то короткое время, что мы с тобой знакомы, ты заставила меня понять, как многого я был лишен.
— Я чувствую то же самое, — прошептала я.
— После того, как Феннивик попытался столкнуть тебя с крыши, и я едва не потерял тебя, я понял, что ты стала значить для меня и для Виктории. Тейлор, я хочу сказать тебе кое-что.
— Тогда нас двое, — ответила я, почувствовав себя виноватой при упоминании о Виктории. — Мне тоже нужно кое-что тебе разъяснить.
Какое я имела право поощрять Натаниэля, если завтра я исчезну? По крайней мере, я надеялась, что исчезну, если моя теория о путешествии во времени сработает. Я должна немедленно рассказать ему о землетрясении. Хотя мне удалось помешать браку Натаниэля с Пруденс, не допустить того, чтобы его дом попал в руки Феннивика, Виктория все еще была в опасности. Если мы не примем никаких мер, она пострадает во время землетрясения на рассвете. Убрать свечи — еще не стопроцентная гарантия того, что с ней ничего не случится. Я не могла вспомнить, насколько сильно был разрушен дом. Что если на нее обвалится потолок или она порежется осколками стекла?
— Тейлор…
Прозвенел дверной звонок, прервав Натаниэля. Нахмурив в раздражении брови, он пошел к выходу, бормоча про себя:
