Оливия Уэдсли - Несмотря ни на что
Нет, никогда, — твердила она себе гневно. Она — не одинока, в ее жизни много радостей и привязанностей. Она — личность, у нее много друзей, мужчины еще влюбляются в нее, она не принадлежит к числу несчастных, пытающихся чаровать, хотя чары их давно исчезли.
Она признает только честную игру и не желает давать поддельную мишуру вместо подлинного великолепия.
Но, мучаясь этими сомнениями, она знала в глубине души, что красива и привлекательна. Ей говорили и зеркало, и все ее друзья-мужчины. Нет, на нее сегодня просто нашел «покаянный стих»! Это выражение развеселило ее. Никакое душевное смятение не могло уничтожить присущего ей немного циничного, немного легкомысленного юмора. Жизнь снова показалась ей занятной. И она крепко уснула.
А утром веселый цинизм окончательно восторжествовал. Надо быть очень молодым и без памяти влюбленным, чтобы натощак, до завтрака, быть настроенным сентиментально.
Миссис Сэвернейк, сидевшая в постели в шелковом кимоно и читавшая письма, пока девушка наливала ей кофе, была совсем другое существо, чем та женщина, что вчера металась без сна, трепетала от стыда и радости, колебалась, мучилась сомнениями. Проснувшись, она вспомнила, правда, о Джоне, но небрежно отмахнулась от мысли о нем. И была довольна собой, довольна тем, что обычная ясность духа вернулась к ней.
— Боже, до чего мы бываем глупы! — пробормотала она, усмехаясь и принимаясь за чтение газет.
Лорд Мэйнс произнес прекрасную речь в Палате. Она приводилась пока в сокращенном виде. Мэйнс быстро выдвигался в политическом мире. Миссис Сэвернейк с удовольствием подумала о его настойчивом ухаживании за нею. Они и до сих пор оставались приятелями, и он приезжал к ней советоваться о своих делах.
Джон еще больше отодвинулся в ее мыслях на задний план. Завтракала она в обществе очаровательного иностранного дипломата. Сознание, что новая шляпа очень идет ей, привело миссис Сэвернейк в великолепное настроение. Разговор ее с дипломатом на его языке был более блестящим, чем всегда, она чувствовала себя в том «контакте» со всеми, который обеспечивает успех на всяком жизненном поприще.
После ленча миссис Сэвернейк отправилась по магазинам с леди Карней. Леди Карней было семьдесят лет, она была очень некрасива, устрашающе умна и красноречива и, вместе с тем, — милейшая из женщин. В ней не было ни тени вульгарности или мелочности, но в критике своей она подчас бывала беспощадна.
Обе дамы прошли по Бонд-стрит, заходя в магазины. Современные моды вызывали насмешливое неодобрение леди Карней.
— Огорчает тот факт, милая моя Виола, — говорила она своим скрипучим старческим голосом, — что нынешние женщины стремятся прежде всего к оригинальности костюма, но оригинальность эта весьма дурного тона. Одеваться выдержанно теперь считается неприличным. Вечерний туалет — и сапоги; деревенский сарафан — с шелковыми чулками и вышитыми туфельками! А это безобразное раскрашивание физиономии! Помню, Карней говаривал мне: «Слава Богу, Мари, что ты некрасива. Это такое освещающее зрелище! Смотришь на тебя и знаешь, что у тебя все — свое, не искусственное». Я никогда не знала наверно, хотел ли он, как рыцарь, выказать свою благодарность безобразной женщине, которая была его женой, — или он просто хотел сказать этим, что я бы выглядела еще безмерно некрасивее, если бы захотела помочь природе. Никогда не стоит особенно вдумываться в комплименты. Это рискованно. Можно открыть то, чего автор комплимента вовсе и не хотел сказать… Я очень рада, Виола, что вы не краситесь.
— Я бы боялась показаться вам на глаза! — сказала весело миссис Сэвернейк.
— Ну, однако, мне пора, — объявила через некоторое время старая дама чуточку ворчливо. — Я устала, мой друг. Если вы намерены ехать домой, я, с вашего разрешения, поеду с вами. Если же нет — возьму такси и отправлюсь домой.
— Поедем ко мне, — сказала миссис Сэвернейк.
Входя вслед за леди Карней в переднюю, она вспомнила, что Джон должен прийти в половине шестого. Было двадцать минут шестого.
Она уверила себя, что рада присутствию леди Карней.
Разговаривая с ней, все время прислушивалась, не раздастся ли звонок. Вот он прозвенел. Открылась и захлопнулась входная дверь. Через минуту Джон появился в гостиной. Леди Карней, по-видимому, в первый раз видела его. Он взял чашку из рук хозяйки и сел рядом с гостьей, в профиль к миссис Сэвернейк. Он едва взглянул на нее, здороваясь. И миссис Сэвернейк вдруг почувствовала испуг при мысли, что он сердится на нее.
Джон беседовал с леди Карней, а Виола смотрела на его четкий профиль и вспоминала вчерашние сомнения в серьезности его увлечения.
Леди Карней втянула ее в разговор. Джон тоже повернулся к ней и говорил легко и весело.
Пробило шесть. Да уйдет ли когда-нибудь леди Карней? Джон украдкой взглянул на часы на руке.
Наступило молчание. То молчание, которое бывает вызвано не истощением разговора, а тайным обменом мыслей между двумя из присутствующих. Такое молчание обыкновенно вызывает у третьего инстинктивное ощущение, что пора уходить.
Так было и на этот раз. Леди Карней встала.
Джон проводил ее к двери и со всеми необходимыми церемониями сдал на руки дворецкому.
Когда он закрывал дверь, миссис Сэвернейк уже знала, что он скажет ей.
Джон медленно подошел к ней.
— Хотите курить? — поспешно осведомилась хозяйка, вставая и разыскивая на столах золотую коробочку.
— Нет, благодарю. — Джон подошел еще ближе. — Взгляните на меня, — сказал он умоляюще.
Но она не в силах была поднять глаза — и сердилась на себя за эту «глупость».
— Милый мой Джон, — начала она тихо и вдруг заметила, что в первый раз назвала его по имени.
Он тоже заметил. Это слышалось по дрожанию голоса, когда он промолвил горячо и нежно:
— Вы должны посмотреть на меня — после этого… Виола!
Она подняла глаза и встретила его повелительный и вместе с тем умоляющий взгляд. Пыталась сохранить самообладание, унять трепет, который вызвал в ней этот взгляд. Инстинктивно сделала рукой отстраняющий жест и сказала с искусственным смехом:
— Вы сегодня ужасно настойчивы. Вы удивляете меня, право… вы…
— Да нет же, ничуть вы не удивлены и отлично знаете это. Может быть, были удивлены вчера вечером… но сегодня, сейчас — вы уже все знаете.
— Вы приписываете мне слишком много сообразительности…
— О, нет!.. Посмейте сказать, будто вы не догадываетесь, что я хочу и должен сказать.
— Я заинтригована, право… — миссис Сэвернейк все еще пыталась придать легкий тон разговору, но ей это плохо удавалось. Странная радость, как прилив, подымалась, захлестывала сердце, угрожала затопить ее совсем.
