Ева Модиньяни - Джулия
Медицина была его призванием, но страстное желание стать врачом объяснялось не только этим: в глубине своей души Гермес был убежден, что ни одна профессия не пользуется у людей таким уважением, как профессия медика. Он видел, с какой надеждой ловила каждое слово докторов его бедная мать, видел, как могущественные, богатые пациенты покорно подчинялись их указаниям. Видел он и главных врачей больниц, и университетских профессоров, и медицинских светил – их всегда окружало уважение, почитание, даже поклонение. Точно жрецы, обладающие какой-то мистической властью, они произносили магические слова, которые жадно ловили непосвященные. Видел он и больных, безнадежно больных, которым лишь от одного вида всемогущего доктора становилось лучше. Гермес поклялся себе, что рано или поздно станет одним из лучших врачей, а может быть, даже лучшим из лучших. Еще когда он только переступил порог университета, он поставил перед собой задачу: стать высококлассным специалистом.
Кто-то постучал в дверь, прервав его тщеславные мечтания.
– Гермес, открой, – услышал он голос ночной дежурной сестры.
Когда он отворил дверь, сестра уже спешила обратно по коридору.
– Что случилось? – крикнул он ей вслед.
– Иди скорей, – обернувшись, но не сбавляя шага, бросила ему сестра.
Он шел за ней, ломая голову, по какому случаю так срочно понадобилось его присутствие.
В самом конце тускло освещенного коридора была особая палата, куда привозили умирающих из приютов, а иногда и заключенных в безнадежном состоянии. У дверей палаты Гермес увидел карабинера.
– Тут один больной, – объяснила наконец не без смущения сестра, – он говорит, что приходится вам отцом. – И она отступила в сторону, пропуская Гермеса в палату.
И в самом деле, на постели лежал совсем старенький Эрколе Корсини. Исхудавший, с ввалившимися щеками и заострившимся носом, бледный, он был похож на мертвеца.
– Что случилось, папа? – стараясь не выдать своего испуга, спросил Гермес.
– Откуда мне знать? Говорят, внутреннее кровотечение. А ты, как я вижу, выбился в люди. Молодец, сынок. – И он попытался улыбнуться бескровными губами, но тут же сморщился от боли.
Пришел дежурный врач, внимательно осмотрел доставленного из тюрьмы больного, потом углубился в снимки.
– Выйди на минутку в коридор, – сказал он Гермесу, и, когда они остались одни, сказал: – Рак желудка в последней стадии. Мне очень жаль. Единственное, чем мы можем помочь, – это обезболивающие уколы.
– Что он сказал? – сразу же спросил сына Эрколе, когда тот вернулся в палату.
– Сказал, что ты поправишься, папа. Тут хорошие врачи, они свое дело знают.
– Все они врут.
– Ну почему же?
– Да потому что я умираю, бесстыжая твоя рожа, а ты мне зубы заговариваешь!
Говорил он с трудом, его дыхание было сиплым и прерывистым.
– Ты просто устал, папа, – терпеливо уговаривал его Гермес, – тебе надо немного поспать.
– Не надо меня обманывать! Я умираю и не боюсь говорить об этом. Я устал врать всю жизнь и теперь скажу правду. Я ничего для тебя не сделал, но и не просил ничего… Побудь со мной, пока не погаснет свет…
Гермес нежно сжал исхудавшую руку отца.
К утру Эрколе Корсини не стало.
Глава 3
Накапливая год от года теоретические знания, Гермес параллельно набирался опыта в больнице. Его мечтой были Соединенные Штаты, там, считал он, можно многому научиться.
По окончании университета его мечта осуществилась: выиграв конкурс, он отправился на стажировку в университетскую клинику штата Колумбия. Там, не выходя из операционной по двадцать четыре часа, он научился вправлять вывихи, сращивать переломы, вырезать аппендициты, желчные пузыри, опухоли. Научился восстанавливать силы за несколько минут сна, воспользовавшись короткой передышкой. Зато по выходным он мог проспать пятнадцать часов подряд. На женщин у него не хватало времени, короткие случайные связи не оставляли в сердце никакого следа. Среди коллег у него появилось много знакомых, но по-настоящему дружеские отношения сложились лишь с одним человеком – подающим большие надежды австрийцем по имени Адольф Шнайдер. Сам Гермес тоже был на отличном счету в клинике, недаром ему предложили перейти на ставку. Но Гермес предпочел вернуться в Италию и сразу же отправился в ту больницу, где двадцатилетним юношей он начал свою медицинскую карьеру в должности простого санитара.
Теперь он стал первоклассным хирургом, любая больница или клиника могла бы гордиться таким специалистом. Блестящие характеристики открывали ему путь к преподавательской деятельности: он имел все основания получить должность ассистента на кафедре общей хирургии. Однако обстоятельства складывались не так удачно, как хотелось бы Гермесу. Штат больницы был полностью укомплектован, и у обоих главных хирургов уже было по своему ассистенту.
Не мысля себя вне операционной, он согласился работать бесплатно в отделении неотложной хирургии. Он не имел могущественных покровителей из числа медицинских светил, которые могли бы открыть ему дорогу к блестящему будущему, а пробиться самому было очень трудно. Поэтому, когда профессор Артуро Микелетти предложил ему должность ассистента в своей клинике в Сассари, он был готов согласиться.
В это время на научную конференцию в Милан приехал Адольф Шнайдер.
– Конечно, ты умен и талантлив, кто же спорит, – сказал он Гермесу, – но этого недостаточно, чтобы сделать карьеру. Надо походить в учениках у какого-нибудь влиятельного босса, делая вид, что ты ловишь каждое его слово. И уверяю тебя, так принято везде, не только в Италии.
– Ты прав, возможно, Микелетти мне поможет, – согласился с другом Гермес.
– Учиться тебе у него решительно нечему, ты и без него классный хирург. Первый еще не значит лучший.
– Зато от него многое зависит. Похоже, у меня нет выбора – или ехать к нему, или остаться ни с чем после стольких лет усилий.
Они гуляли по центру, останавливаясь перед пышными фасадами, и Шнайдер невольно сравнивал по-домашнему уютный Милан со своей родной Веной, неповторимую красоту которой определяло гармоничное соединение свободных пространств с монументальными строениями.
– Ты молодец, Гермес, – с теплотой в голосе сказал Шнайдер и хлопнул Гермеса по плечу.
– Жаль только, что об этом, кроме нас с тобой, никому не известно, – засмеялся Гермес.
– Ты не прав и сам об этом знаешь. Регалии – не самое главное в жизни. – В голосе Адольфа послышалась наигранная бодрость. – Из каких соображений ты не остался в Америке? По-моему, ты создан для этой страны, а она для тебя.
Гермесу трудно было объяснить, что он не мыслил своей жизни без Италии, без Милана, где родился в нищете и всего добивался сам.
