Темное безумие - Алеата Ромиг

— Боже… вот дерьмо… — Всхлипывает он, его дряблое, молочно-белое тело дрожит от жалких криков.

— Господи. Заткнись. Просто заткнись. — Я убираю волосы с лица. — Почему бы тебе не помочь мне, Роджер? — Говорю я, решая вернуться к третьему камню. — Расскажи мне о себе. Как и я, ты здесь по какой-то причине. Мы влипли оба, хорошо?

— Хорошо, — уступает он.

Пока он рассказывает о том, что работает в местном супермаркете, упаковщиком мяса, я считаю камни впереди меня: три. Я прикидываю, сколько дюймов осталось до того, когда ноги Роджера коснутся серной кислоты. Может, пять… Я не могу сказать точно.

Вдоль навеса из веревок висит еще несколько ключей, но с камней их не достать. «Соблюдай правила». Но Грейсон не следует правилам. Он их ломает. Он нарушает законы общества. В случае с Грейсоном, каждая деталь — это тест.

Я отрываюсь от камня и прыгаю, взмахнув рукой.

— Что ты делаешь?

— Тише, Роджер. — Я снова подпрыгиваю и утаскиваю за собой ключ.

Раздается глубокий стон, исходящий от шестерен, затем Роджер опускается. Даже ниже, чем в прошлый раз, пальцы ног задевают поверхность. Его яростные возгласы сводят меня с ума, и я кричу. Вцепившись руками в волосы, я вырываю их с корнем.

Я потерялась в море ключей. Лязгая наверху, они переливаются насмешливой мелодией. Их слишком много.

Я прижимаю ладонь к животу, черное атласное платье становится слишком тесным. Я с усилием наполняю лёгкие воздухом. «Ты думаешь, что стоишь выше того, чтобы лишить человека жизни?» Вопрос Грейсона не дает мне покоя. Пор какой-то причине он выбрал именно эту жертву… Почему?

Я ступаю на камень, босые ноги покрыты волдырями и ноют от боли.

— Расскажи мне о своих жертвах, Роджер.

Я замечаю, как он замирает в темноте. С такого расстояния и без очков я вижу только силуэт, но я могу прочитать его манеру поведения, то, как напрягается его жестко закрепленное тело.

— Зачем? Какое они имеют значение?

Никакого отрицания. Никакого раскаяния. «Какое они имеют значение». Если бы этот человек сидел в моем кабинете, я бы сделала заметку исследовать антисоциальный спектр, чтобы определить, проявление ли это какой-то конкретной психопатии. Но мы не в моем кабинете, и у меня есть время только признать, что она есть.

— Я психолог, — говорю я, на мгновение помедлив, прежде чем взять следующий ключ. — Я могу вам помочь. Ну, теоретически. По правде говоря, мне все равно, выживете вы или умрете. Я просто не хочу, чтобы ваша смерть была на моей совести.

Вот оно. Жестокая честность. Где бы ни был Грейсон, я уверена, что его губы расплылись в дьявольской улыбке.

— Если это правда, и вы совершили преступления, в которых вас обвиняют… тогда этот человек по ту сторону громкоговорителя не позволит вам уйти отсюда живым. Я не уверена, что могу сделать что-то, чтобы вас спасти.

— Что, черт возьми, с тобой не так? — Кричит он мне. — Боже, ты такая же больная, как и он.

Я пожимаю плечами. Может быть. Вероятно. Но адреналин в крови иссяк, и физическое истощение не способствует проявлению терпения. Еще до того, как Грейсон вошел в мой офис, я уже все решила. Настоящих садистов невозможно реабилитировать.

Даже если бы в моем распоряжении было все время вечности, чтобы излечить этого человека, я бы не добилась успеха.

Где-то в глубине души шепчет голос. Я уже была раньше на этом месте, стояла у обрыва. Это был момент, когда я впервые осознала, что веду нескончаемую битву, веду ментальную войну, у которой нет конца.

Во время этого открытия, этого принятия я сломала человеческий разум. Я настроила его психоз против него, и этот психоз поглотил его. Стал его концом.

Моя грудь горит, дыхание прерывистое. Я втягиваю в легкие прохладный воздух, чтобы погасить этот пожар. «Теперь, когда ты узнала правду, ты больше никогда не увидишь лжи. Ты свободна».

Свободна. Свободна говорить и действовать без стыда.

— Мне не стыдно из-за того, что я сделала, — говорю я, опираясь на камень. — Мне стыдно, что я скрывала это от себя. — Слабость, которой я поддалась, когда проснулась на больничной койке. Отрицание. Я подпитывала иллюзию, потому что не могла — не хотела — принять правду.

Я смотрю на подвешенного.

— Где Майкл, Роджер?

Он крутится, пытаясь освободиться, но у него нет шансов.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Я нетерпеливо сдуваю челку с глаз, уперев руки в бедра.

— Ты похитил маленького мальчика. И где-то спрятал его. Если хочешь, чтобы я тебя спасла, ты скажешь мне, где он. Майкл жив?

Моя рука поднимается вверх. Я дразняще щелкаю по ключу.

Он кричит:

— Да! Хорошо. Да. Мальчик жив.

Я дергаю ключ. Тело Роджера поднимается выше. Всхлип облегчения сотрясает его тело.

Внезапно я понимаю, что Грейсон играет по своим собственным правилам. Он управляет механизмом. Ключи привязаны к веревкам, а веревки прикреплены к хитрому устройству, которым управляет Грейсон. Он держит все под контролем.

Мы держим все под контролем.

Жизнь Роджера зависит только от Роджера.

«Мы даем им возможность покончить с собой».

Если я хочу спасти этого человека, все, что мне нужно сделать, это выбить из него признание. Здесь должна быть загвоздка — Грейсон никогда не давал ни одной из своих жертв реального шанса. «Он делает это для меня».

— Где Майкл? — Спрашиваю я.

Он не отвечает. Затем, когда я беру ключ, он говорит:

— Подожди. Я не готов.

— Как не были готовы дети, которых ты украл и убил. — Я хватаю ключ и тяну за него.

Роджер падает. Пальцы ног задевают кислоту, и он кричит.

— Итак, где ты держишь мальчика?

— Пошла… — Он сгибает колени, пытаясь удержать ступни над кислотой. — Если я скажу … тогда я сяду в тюрьму. Ты знаешь, что делают в тюрьме с такими, как я?

— Ты боишься этого больше, чем смерти? — Бросаю я вызов. — Если так, то скажи. Если ты выбираешь смерть, то этот человек тебе поможет. Он предоставит тебе свободу умереть.

— Свобода? — Он плюет в меня. — Ты сумасшедшая.

— Это уже второй раз, когда ты оскорбляешь мое душевное состояние. — Я спрыгиваю с камня, и в этот раз моя спина уже не воет от боли. Я с облегчением вздыхаю. — Ты оказываешь себе медвежью услугу, Роджер. И у тебя есть всего лишь несколько часов, чтобы сделать выбор.

Не в силах сохранять такое положение, он опускает ноги. Оглушительный крик эхом разносится по лабиринту, когда его ноги погружаются в жидкость.

— Боже,