Мой личный доктор - Надежда Мельникова
Костя возвращается к тарелке. Какое-то время ест молча.
— Сегодня погиб мой начальник. Заведующий нашим отделением. — Как будто взорвавшись, швыряет Ткаченко вилку на стол, та со звоном зависает у края стола. — Из-за какого-то сраного баллона не стало очень хорошего специалиста. Ну и рабочий погиб тоже. Представляешь, его — в смысле баллон — к лифту пёрли по нашему первому этажу в реанимацию и уронили, произошла разгерметизация. И всё. И пизд*ц.
Задыхаюсь, осознав, как ему тяжело. Услышав эти слова, кидаюсь к Косте, обнимаю, утешаю как могу. Он тут же усаживает меня к себе на колени и, закрыв глаза, прижимается к моей груди. Тяжело дышит. Здоровой рукой глажу его по голове, пытаясь забрать всю его печаль и боль себе.
Глава 34
Постепенно я осознаю, что Костя успокаивается. Уже не так сильно бьётся сердце, и дыхание уравновешивается. Чувствую, его отпускает, очень рада, что причина тому я. Для меня важно, чтобы он перестал переживать и немного успокоился. Отвлёкся, расслабился. Продолжил жить.
— Мне нравится держать тебя на коленях. Такая приятная тяжесть. — Трётся щекой о мою грудь Костя, крепко и в то же время нежно обнимает.
— Ну не такая уж и тяжесть, — тихонько смеюсь, отвечая ему тем же и ласково перебирая волосы на его затылке.
— Я ничего такого не имел в виду, красавица. Просто нравится ощущение, когда ты сидишь так близко.
Мне приятно это слышать. А Ткаченко убирает мою руку со своей головы и подносит к губам, целует. И при этом очень глубоко и бесстыже зевает. Бедный, такой уставший. А мне хорошо рядом с ним. Это похоже на алкогольное опьянение: даже сидя я ощущаю неустойчивость своего положения, отчетливо осознаю нарушение координации движений, ну и снижение здравого смысла, особенно инстинкта самосохранения. Ох, это мания, сплошная мания по отношению к доктору Ткаченко.
— Ульяша, у тебя есть какие-нибудь полотенца?
Прыскаю со смеху:
— Как ты меня назвал?
— Я заранее подготовился и прогуглил твои уменьшительно-ласкательные. Это мне понравилось больше всего.
— Меня никто из мужчин так не звал.
— Значит, я буду первым, — шепчет, не переставая целовать открытые участки кожи.
— А насчёт полотенец: если ты собрался на них спать,то я дам тебе чистое бельё, — ёрзаю у него на коленях и, как потерявшая остатки мозгов девчонка, несу всякую чушь.
Он жадно целует, и я отвечаю тем же.
— Нет, — смеётся, — если ты позволишь, я бы сходил в душ и отрубился. У меня от усталости и стресса всё плывёт перед глазами.
— Да, конечно. — Заставляю себя сползти с его коленей, мне так нравилось целоваться и обниматься, но человек устал и хочет принять душ.
Ткаченко поднимается и, качнувшись вправо, идёт мыться. Я сворачиваю в зал, лезу в шкаф, выбирая своё самое лучшее, новое, душистое полотенце.
Душевой кабинки у меня нет. Обычная ванна с синей шторкой, разрисованной морскими коньками и звездами. Открываю дверь в ванную комнату, меня тут же обдаёт горячим воздухом, шумит вода. Решаю просто положить полотенца и быть при этом как можно незаметнее, но Ткаченко не закрыл шторку до конца и отсюда хорошо видно его полностью обнажённое, испачканное пеной, немного смуглое, поджарое тело.
Я замираю. Он нереально хорош. У меня сейчас от его вида слюна потечёт, как у собачки Павлова. Так и буду всю оставшуюся жизнь на его имя и изображение открытым ртом реагировать. Ну не бывает таких мужиков, чтобы и умный, и развитой, и интересный, и профессионал своего дела, да ещё и красивый как Аполлон.
— Я бы тебя сюда пригласил, Ульяш, но, боюсь, я слишком устал, и может получиться позор, — намыливая рельефный живот и золотистый пах, флиртует из последних сил доктор Ткаченко.
Засмущавшись, кладу полотенце на стиралку. Стараюсь как можно скорее уйти.
— Если бы в моей школе работал такой завуч, я бы закончил на все пятёрки, — прилетает мне в спину.
— Можно подумать, ты закончил иначе. — Оборачиваюсь, утопая в горячем взгляде.
— Ну одна четвёрка всё-таки была, — несмотря ни на что, он поглощает меня взглядом с нескрываемой страстью, и в этот момент я уже точно никакой не завуч, я умственно отсталая инфузория-туфелька.
— Я пойду постелю... — Едва держась на трясущихся ногах, наконец-то покидаю ванную комнату.
Никогда не была сексуально озабоченной, но после увиденного в душе не могу разобраться с постелью. Стою и туплю посреди спальни. То ли подушку в наволочку засунуть, то ли наоборот — наволочку на подушку нацепить. Одной рукой сложно.
Слышу его шаги и активно нервничаю. Чуть оборачиваюсь, натыкаясь на ещё один горячий взгляд. Обстановка крайне напряжённая. Ещё чуть-ть, и вспыхнет окружающий воздух. Доктор, обмотав бёдра полотенцем, становится позади меня и, опаляя горячим дыханием, страстно целует в шею. По телу мелкими волнами бежит дрожь. Роняю подушку и, задохнувшись, забываю обо всём.
— Давай помогу. Одной рукой не справишься. Что нужно делать? Простынь поменять? Пододеяльник? Наволочки?
Положительно кивнув, всё ещё чувствую, как горит кожа на шее, там, где он её коснулся настойчивыми губами.
— Спасибо.
Доктор тут
