Цыганская невеста - Яна Лари
Бонус. Часть 1
5 лет спустя
Драгомир
В кабинете полумрак. Тяжёлые шторы задёрнуты, дверь заперта, халатик на Раде призывно распахнут и только мерзкая песенка Шрека из соседней детской, не даёт полноценно насладиться моментом. На всё про всё у нас от силы минут десять.
– В этот раз надеешься, успеем? – в тон моим мыслям усмехается жена. Ироничный надломленный желанием голос и горячий выдох в область шеи напрочь смазывают чувство времени. Слишком много различных желаний разом гудят в моей крови, не давая сосредоточиться на чём-то одном: от острой необходимости насытиться теплом её тела, до дикой, припекающей сети артерий спешки.
– Я рехнусь, если опять придётся ждать ночи, а ты снова уснешь, читая детям сказки. Рехнусь, слышишь? – хрипло бормочу, подхватывая её под ягодицы и усаживая на комод. – Иди ко мне, румны*, ты же не позволишь любимому слететь с катушек?
Не слететь с катушек – это значит одной ногой развести острые коленки и, зарываясь пальцами в длинные иссиня-чёрные волосы, запрокинуть ей голову, чтобы торопливо зацеловывать приоткрывшиеся губы, впитывая в себя вкус мелиссового чая и отдавая взамен аромат эспрессо.
Это любить крепче, чем когда-либо показывал, не ставя под сомнение искренность ответного чувства. Больше не пытаться унизить, сломать, переделать. Обнимать гибкий стан, жадно притягивая ближе, под короткий звон ремня и шорох упавших брюк, а затем резко выдохнуть, от ощущения безграничного единства, когда единицей времени становится поделенный на двоих воздух. Когда неважно собственное имя и в тоже время нет ничего более волнующего, чем слышать его между сдерживаемых стонов.
Это вжиматься в податливое тело судорожно, порывисто, словно боясь упустить свою птичку. Страшась потерять её даже сейчас, когда за соседней стеной подпевают Шреку наши пятилетние двойняшки, а грязные тайны прошлого остались лишь мелкой кляксой где-то на задворках памяти. Знаю, что сам далеко не подарок и вряд ли когда-нибудь стану паинькой, но теперь моё упрямство направленно в другое русло – да, малышка, хорошо-то как! – я учусь укрощать уже не её, а самого себя, срываясь с цепи лишь в такие моменты: убойные как девять грамм свинца, пущенных в висок.
И тут, – правильно, когда ж ещё детям поиграть с пультом! – из-за стены во всю мощь звучит голос мультяшного осла:
– Мы уже приехали?
– Нет! – в один голос рычим мы с Радой и не менее возмущённый Шрек.
–Если ты сейчас остановишься, я сыпану в твой ужин яду, – разгорячёно шепчет жена, для убедительности прикусив мне ключицу и крепче сжимая мои бёдра ногами. Её затянутые страстью глаза – фантастическое зрелище. Мерцающие тёмные ониксы на корню срубающие самоконтроль, глядя в которые мне проще сдохнуть, чем прерваться.
– Если остановлюсь, – заверяю сквозь сжатые зубы. – Сам его приму.
– Уже приехали?
Вот же заладил, тупица ушастый.
– Нет.
– Уже приехали?
– Нет.
– А теперь?
– Да, – с нами в унисон.
– Честно?
– НЕТ!
– Да! – Рада не то, что застонала – она вскрикнула, прогоняя через меня шквал пронизывающей дрожи. Шквал настолько дикий и разрушительный, что я попросту не в состоянии вникнуть в природу наступившей тишины. Мыслей в голове ноль, всё замерло во взвинченном ожидании. И вот он – миг во вневременности, в котором нас по отдельности не существует. Есть только моё отражение в её глазах, её запах в моих лёгких и наши губы, алчно крадущие воздух друг у друга.
– Вот теперь... – "приехали", хочу закончить я, но затмение уже сошло и слуха достигают тоненькие голоса детей:
– Мама, мамочка! Откройте!
– Упс, – вспыхивает Рада, запоздало закрывая ладонью рот. Вот именно, что "упс" это уже не в первый раз, звукоизоляцию нужно ставить однозначно. Не спорю, её эмоциональность сносит башню, но сдаётся мне, дети всерьёз начали подозревать папочку в рукоприкладстве.
– Мам, не бойся! Я здесь, – барабанит в дверь сын, напоминая о веренице мрачных сцен в моём собственном детстве, когда я также пытался спасти свою мать. Один раз даже успешно. Приехавшие на вызов испуганного ребёнка пожарники отвлекли внимание разъярённого отца на полыхающий в нашем дворе навес для дров. Правда, тем же вечером, когда до родителя дошло, чьих это рук дело, маме пришлось обратиться к старой шувани* Розе, чтобы унять мою боль. Младший брат Давид на тот момент ещё не родился и это единственное, что спасло меня от серьёзных травм. Я всё ещё являлся единственным наследником клана Золотарёвых.
Наверное, поэтому, по хребту ледяными ожогами проносится беспокойство, и становится тошно, до оскомины, до зуда в подреберье. Потому что хочу, чтобы Миро никогда не сжимал кулачки от бессилия, не имея возможности заступится за мать, а Мари твёрдо знала, что даже в цыганской семье женщина вправе требовать доброго отношения.
– Иду, птенчики, – пытаясь совладать с дрожью в голосе и одновременно запахнуть халат, отзывается Рада.
Ободряюще улыбаясь, целую голубоватую венку, пульсирующую на бледном виске жены, а руки уже тянутся к спущенным брюкам. Нужно пошевеливаться, натиск на дверь только усилился – дети мгновенно среагировали на подозрительные изменения материнского тона.
– Что за шум, а драки нет? – широко улыбаюсь, глядя в настороженные лица двойняшек.
– Почему вы кричали? – бойко выступает из-за спины брата Мари, взволнованно уставившись на растрёпанную мать и по обыкновению беззастенчиво игнорируя прозвучавший вопрос.
– Это вы первые шумели, – дипломатично замечает Миро, тут же поджимая нижнюю губу, чтобы дрожью не выдать, как он на самом деле напряжён.
– Меня напугала мышь! – экспромтом выдаёт жена, посылая виноватую улыбку замершему в дверях мейн-куну. Тот, похоже, от подобной наглости порядком ошалел. Во всяком случае, бездна негодования в янтарных глазах указывает именно на это.
– Именно, – киваю, приобнимая её за плечи, чтобы убедить детей в отсутствии злого умысла. – Мама испугалась, и мне пришлось её спасать.
– Так и было. Спасибо, мой защитник, спас. А теперь топай, мы дальше сами. – Рада укоризненным взглядом указывает мне
