Боюсь тебя любить - Мария Николаевна Высоцкая
Сминаю в кулак лист, на котором делал пометки из нашего с ней диалога.
– Зачем ты?..
Правой рукой сжимаю ручку и ставлю размашистую подпись на пропуске.
– Можешь идти.
– Это все?
– Все.
Татка нерешительно поднимается и ровнейшей походкой вышагивает к двери. Касается ручки и замирает. Оборачивается.
– Ты знаешь, в тот день, когда я вернулась из госпиталя, умерла Соня. Тогда вы оба меня бросили. И ты, и она…
Поднимаю взгляд, но Татка уже закрывает за собой дверь.
Раздраженно постукиваю по столу ручкой и довольно резко срываюсь с места.
На улице снова моросит дождь. Машина Свободы, почему-то теперь в своем подсознании я зову ее именно так, припаркована неподалеку.
Делаю шаг в направлении мерса, практически налетая на Лизу, которую я совершенно не заметил.
Сжимаю ее плечи и отодвигаю чуть назад.
– Привет. Я тут неподалеку работаю, решила пригласить тебя на обед, но не смогла дозвониться.
– Меня могло не быть на месте.
– Но ты же здесь.
Киваю и все еще смотрю на Таткину машину. Лиза видит эту заинтересованность и поворачивает голову.
– Кто это?
– Неважно. Пошли в кабинет. Я заберу телефон и пообедаем.
Лизка улыбается во все тридцать два зуба и крепко сжимает мою ладонь.
Мы уже ступили на лестницу парадного входа, как позади раздался Таткин голос. Громкий. Едкий.
– Иван Александрович, я, кажется, оставила вашу визитку на столе, – бросает на Лизку незаинтересованный взгляд. – Вдруг что-то еще вспомню, куда звонить? – теперь уже улыбается. Нагло.
Больше на автомате тянусь к внутреннему карману пиджака и вручаю ей карточку.
– Спасибо. А то у меня же такая дырявая голова. Тут помню, – касается правого виска, – тут не помню, – перемещает пальцы на левый.
Лиза стоит как вкопанная. Глазеет на Свободу с глупым выражением лица.
– Вы же…
– Она самая.
Татка даже не уточняет, уверена в своей известности. Только самодовольно улыбается. Она смотрит на Власову, как и подобает Азариной, как на букашку.
– А можно автограф? – не унимается Лиза.
– Конечно. Для сестры такого очаровательного следователя…
– Мы не родственники, точнее, еще не родственники, – бормочет Власова, уже, видимо, жалея о своем порыве.
– Простите, просто сложилось такое впечатление. Так, где мне оставить автограф?
Лиза протягивает Татке блокнот, но уже без былого энтузиазма.
60
– До свидания! – Тата снова улыбается и неспешной, практически прогулочной походкой, несмотря на дождь, возвращается к машине.
– Что она тут делала?
– Давала показания, – тяну Лизу к входу.
– Странная какая-то. Мне показалось, что она с тобой флиртует.
– Тебе показалось. Куда едем обедать?
– Не знаю, – засовывает свой блокнот в сумку.
Забираю из кабинета смартфон и жду, пока Лиза усядется в машину. Хлопаю дверкой. Сам думаю. Думаю, пока огибаю капот, и, пока выезжаю на проспект, тоже думаю.
Что за выпад Татка устроила? Это слегка раздражает. За эти годы я отвык от такого поведения. Никогда и никому подобного не позволял, только ей. А теперь, кажется, снова началось. Я всегда поощрял ее взбалмошность и нежелание думать, прежде чем сделать.
– …так что коллектив хороший, – Лиза наматывает на вилку спагетти из заказанной ею пасты, внимательно наблюдая за моей реакцией.
Конечно, я слышал, что она говорила. Не пытался понять. Скорее, просто считывал слова по ее губам, при этом думал о своем.
– Хорошо. Ты сегодня до скольких?
– До семи. Заберешь?
Смотрю на часы и отрицательно качаю головой.
– Думаю, вернусь не раньше одиннадцати. Аврал.
– Ладно. Я тогда загляну в бар с коллегой. Вета, мы сидим в одном кабинете. Ты не против?
– Я не против.
Лизка улыбается каким-то своим мыслям, придвигая ближе тарелочку с пирожным.
…после обеда с Лизой заглядываю к Полякову в изолятор временного содержания. Около восьми вечера иду к полковнику с докладом. После еще часа два сижу в кабинете над бумагами. Только вот в башке ни одной мысли о работе.
Там туда-сюда носится Азарина. Не к месту в голову лезут воспоминания.
Прошлое на то и прошлое, чтобы о нем лишь вспоминать, только вот не с такой придурочной улыбкой на лице.
Мне было сложно. Отпустить ее. Забыть – тем более. Хотя, как показывает практика, я не забыл. Да и вряд ли вообще подобное можно стереть из памяти.
Вроде всего четыре года, а на деле целая жизнь. Далекая и абсолютно другая. Местами даже абсурдная.
После крайней операции прошло почти два года. Наверное, именно это можно назвать рубежом моего возвращения в нормальную жизнь. С определенными дефектами, конечно, но все же.
Не думаю, что наш с Таткой союз стерпел бы эти три мучительных года.
Я срывался. Загонял себя в угол. Злился. Особенно когда не получалось, особенно когда приходили плохие результаты. Например, операция номер семь только ударила по карману, но вот состоянии мое не изменила. Боли продолжали преследовать. Они и сейчас преследуют. Только не выворачивают кости. Не затуманивают сознание.
На столе вибрирует мобильник.
– Здорово, Серёга.
– Здорово. Я, вообще, по делу. Ты вроде как с моей сестренкой виделся, конспирация отменяется, так что предлагаю встретиться.
– Когда?
– Вообще, сегодня. Бросай тачку на работе, пришлю за тобой водителя.
В сотый раз за день смотрю на часы. Перспектива заманчивая. К тому же домой ехать особого желания нет. Раньше я такого за собой не замечал. И это плохо. По отношению к Лизе, по крайней мере.
В ресторане, что немаловажно, в Серёгином ресторане, оказывается очень светло и просторно. Чистейший минимализм.
Азарин поправляет пиджак и, поднявшись с кресла, протягивает руку. Такой жест-заминка перед медвежьими объятиями и похлопываниями по плечу.
– Да, Вано, костюмчики тебе явно к лицу.
Стягиваю галстук, расстегивая верхние пуговицы на рубашке.
– Сто лет бы их не видел, но работа обязывает.
– Пробил я слегка про твою работу.
– Много узнал?
– Мало. Так что жду длинный и красочный рассказ.
– Особо говорить не о чем…
– Ты на четыре года пропал. Просто взял и исчез.
– Так было нужно.
– Кому?
– В первую очередь мне, – смотрю за его спину, начиная медленно раздражаться.
Татка с какой-то девкой садится за столик неподалеку.
– Ты специально?
Азарин лениво поворачивается назад, окидывая
