Месть мажора (СИ) - Фарди Кира

– А еще она сказала, что ты связался с уголовницей. Это она?

Тяжелый взгляд больших серых глаз прожигает меня насквозь, невольно съеживаюсь.

– Что? Она точно идиотка! Я с ней разберусь!

– Не знаю, что происходит в твоей семье, но мое терпение лопнуло! Отцу стало плохо.

– Черт! Это Наташка за намек о разводе мстит, – бормочет Эрик. – И за фабрику.

– За какую фабрику?

Эрик рассказывает мачехе о разговоре с отцом, о желании жены и Стрельникова прибрать к рукам его фабрику, о своей задумке по реорганизации производства, о моей маме, которую мы вчера вывезли из клиники. Дама сидит, выпрямив спину и изящно скрестив ноги, как английская королева. На ее лице-маске не отражается ни одной эмоции. Я невольно ей завидую: умеет держать себя в руках.

– Короче, у меня куча планов. Впервые с тех пор, как умерла Лера, я хочу чем-то заняться и не собираюсь отдавать свой бизнес в руки этих проходимцев!

– Это ты так о своей жене говоришь и о лечащем враче твоего отца? Не слишком ли?

– Лечащий врач? Хочешь знать, что сделал этот дятел с Ариной и ее мамой?

Глафира Викторовна молча разглядывает ногти, мы напряженно ждем. От этой женщины сейчас многое зависит. Она самый близкий человек для отца Эрика, она может казнить и миловать, а ее терпение, по всему видно, на пределе. Мажор постарался.

Но я ее понимаю: своих проблем хватает, выслушивать о чужих нет желания. Но тут она взмахивает ресницами.

– Рассказывай. Давно хочу понять, что с тобой происходит в последнее время.

Эрик начинает издалека, с момента аварии. Я, слушая его, словно погружаюсь в прошлое и заново переживаю все, что со мной случилось. В какой-то момент всхлипываю, он бросает быстрый взгляд и успокаивающе гладит по руке. Сейчас рядом сидит друг, товарищ по несчастью, но вовсе не враг. С той же горячностью, с которой мстил, он готов теперь во всем поддерживать меня.

– Вот смотри, это Аринина модель.

В доказательство своих слов Эрик берет со стола модный журнал и показывает мачехе куртку с моим рисунком. Она молча издалека разглядывает страницу, потом смотрит на меня.

– Вы готовы взяться за эту работу? Я вижу, сын вам доверяет.

Я теряюсь: только час назад узнала о предложении Эрика, не было ни минуты на обдумывание. Мажор опять хватает мои пальцы и сжимает их.

– Ариша, прошу! Выручи!

– Я не знаю, – отвечаю честно и искренне.

– Ты хочешь мне отомстить за исковерканную жизнь? – тихо спрашивает он.

– Не придумывай! – вспыхиваю я. – Долг платежом красен. Ты помог мне с мамой, я готова поддержать тебя, но это большая ответственность, не уверена, что у меня получится.

– Мам, скажи ты ей! – вдруг выпаливает Эрик, и мачеха вздрагивает, как от удара.

Простое слово «мам» звучит так легко и естественно, будто он говорит его сто раз в день. Уголки рта Глафиры Викторовны опускаются вниз, лицо морщится, она силится что-то сказать, но губы дрожат, а глаза наполняются слезами.

– Что? Что я опять сделал не так? – кричит Эрик.

Он переводит взгляд с меня на мачеху и явно не понимает, почему мы взволнованы.

– Ты впервые… по-настоящему… назвал меня мамой.

Эрик растерянно смотрит на мачеху. Кажется, он и сам не догадывается, что сейчас брякнул. И вот озарение вспыхивает в его голубых глазах, а смущение заливает щеки краской.

– Ну, назвал и назвал! Подумаешь! Чего цепляться к словам?

– Ты молодец! – вырывается у меня помимо моей воли.

В порыве я пожимаю его пальцы, никогда не думала, что похвалю врага. Сама от своей реакции в шоке. Пытаюсь выдернуть руку, но он притягивает меня к себе. Глафира Викторовна удивленно поднимает брови: такое поведение мажора в отношении постороннего человека для нее открытие.

– Какие у вас отношения? – тихо спрашивает она.

– Хозяин – работник, – быстро отвечаю ей, молясь про себя, чтобы Эрик не ляпнул ничего лишнего. Я уже поняла, что у него язык без костей: быстрее говорит, чем думает.

Но мажор не поправляет меня, он о чем-то напряженно думает. Наконец говорит:

– Ариша, можешь подождать меня в холле.

– Но…

– Очень прошу тебя!

Я пожимаю плечами и выхожу из кабинета. Немного неприятно, что меня так бесцеремонно выставили вон, но плевать. Гордо вздергиваю подбородок и спотыкаюсь: а куда идти? Растерянно озираюсь: в этом огромном доме можно и заблудиться. Где находится холл, совершенно не представляю. Когда меня вели, я не следила за дорогой.

Бреду по коридору, сворачиваю то в один закуток, то в другой, но попадаю в тупики. И нигде ни души. Вспоминаю старый новогодний фильм «Чародеи», где герой тоже бродил по пустому зданию и кричал: «Люди, где вы?»

Вот и мне сейчас хочется позвать на помощь. Останавливаюсь и прислушиваюсь: где-то далеко звучат голоса, тихая музыка, смех, сквозь ароматы дорогих освежителей воздуха пробивается запах лука. Кухня! Точно!

Бреду на запах, который становится все сильнее, и радуюсь: я молодец. От хриплого кашля за одной из дверей подскакиваю на месте. Сердце похоже на кузнечные меха: с шумом гоняет кровь по сосудам.

– Тук-тук! Тук-тук!

– О боже! – прижимаю ладонь к груди, делаю шаг и снова останавливаюсь.

– Есть там кто? – зовет мужской голос, слышу звук падения. – Вот дьявол!

Оглядываюсь и вдруг узнаю место: именно в этом блоке находятся апартаменты хозяев дома.

«Не мое это дело», – уговариваю себя и иду по коридору дальше, но в душе все переворачивается.

Когда мы уходили из спальни, хозяин дремал, а его покой оберегала сиделка. Где же она сейчас?

– Кто там? – опять кричит отец Эрика. – Твою ж мать! Что за…

Возвращаюсь и осторожно открываю дверь.

– Вам помочь?

– Где ты бродишь? – сердито спрашивает хозяин. – Хочешь, чтобы я раньше времени окочурился? За что тебе деньги платят?

Он сидит на кровати и разглядывает пустую бутылку капельницы. Потом тянется рукой к игле.

– Нет, не трогайте! – кричу я и бросаюсь к кровати. – Я сейчас.

На медицинском столике нахожу спиртовые шарики, обрабатываю руки и осторожно вытаскиваю иглу из вены. Прикладываю на место укола стерильную салфетку и наклеиваю пластырь. Потом поднимаю с пола телефон: это его падение я слышала.

– А ты кто? – раздается над макушкой вопрос, я поднимаю голову. Сталкиваюсь с суровым взглядом синих глаз. – Ты не моя сиделка.

– Да. Нет.

– Так, «да» или «нет»? Ты уж определись, – усмехается мужчина, подтягивается на руках к изголовью.

Я поднимаю подушки и помогаю ему удобнее сесть.

– Я не ваша сиделка. Я пришла с Эриком Борисовичем.

– Даже так! А зачем? Ты садись, садись. Мне, старику, скучно.

Пристраиваюсь на краешек кресла и несмело разглядываю этого человека. Я много читала о нем, когда сидела в тюрьме. Хотелось понять, в какой семье вырос мерзавец, который катком проехался по моей жизни и сровнял ее с асфальтом.

– И вовсе вы на старика не похожи.

Действительно, Борис Сергеевич – очень красивый мужчина пятидесяти с небольшим лет. Болезнь немного подкосила его, выбелила на лице кожу, окружила синяками глаза, но не убила прежнюю привлекательность. Теперь понятно, в кого пошел сын. Эрик так похож на отца не только внешностью, но и упрямым характером!

– Скажешь тоже! – усмехается он.

В комнату с шумом врывается сиделка. С перекошенным от страха лицом она подлетает к больному, замечает, что капельница закончилась, а в вене нет иглы, и бледнеет. Я даже вижу капельку пота, катящуюся от виска.

– Простите! – бормочет она. – Вы спали. Я вышла только на минуточку за свежей водой.

В руках она держит хрустальный графин.

– Это, считаете, нормально, оставлять пациента одного, когда у него заканчивается лекарство?

– Ничего страшного не случилось бы, – оправдывается сиделка. – Лекарство задержится в трубке.

Она ставит графин на тумбочку и бросает на меня сердитый взгляд.

– Это вы вытащили иглу?

– Да.

– А руки обработали?