Научи меня жить (СИ) - Архипова Елена

– Так, значит, ты решила, девочка…

Дмитрий еще держал ее письмо в руке, когда ему сообщили о том, что случилось на парковке торгового центра. Сообщил тот из охранников, что должен был сопровождать Наталью с детьми. Орать на парня сейчас уже не было смысла. Наталья дурой не была, и как показало время, могла быть хитрой, убедительной, изворотливой, когда хотела добиться своего. Она всегда была натурой целеустремленной и всегда умела добиваться своих целей.

В этот раз ее целью было уйти из жизни. И она ее добилась…

Глава 39

Владислава сидела в коридоре, куда пускали только медперсонал. В приемном была целая толпа каких-то людей, и далеко не все они были родственниками больных.

– Налетели, стервятники! – усмехнулся Владимир, увидев камеры, взяв Владу под руку, быстро провел ее к какой-то двери. Охранник на входе, увидев их, кивнул Владимиру и пропустил, не говоря ни слова.

Они прошли по коридорам, зашли в какую-то комнату, взяли халаты и нелепые синие бахилы. Верхнюю одежду сняли, оставив ее в одном шкафчике, натянули бахилы и халаты и только потом двинулись дальше. Похоже, что Владимир все здесь знал, ориентировался он уверенно.

На этаже, куда они пришли, было тихо. Пожилая медсестра, сидящая на посту, увидев их, удивилась и приготовилась выгнать, но потом, узнав Владимира, кивнула и заговорила:

– Их оперируют.

– Все еще? – выдохнула Владислава.

– Поверьте, третий час с их ранениями – это совсем немного! Раз сам Федор Петрович, наш зав отделением, его оперирует, значит, Ваш муж будет жить! – уверенно произнесла медсестра. – От него просто так пациенты не уходят!

Медсестра не уточнила, куда именно пациенты не уходят, но отчего-то было понятно, что не о привычном “пришел-ушел” она сейчас говорила. То, что медсестра назвала Герберта ее мужем, Владу не удивило. Наверняка Владимир ее именно так представил.

– А Гена? Его тоже хороший врач оперирует?

– У нас нет плохих хирургов! – отрезала медсестра. – К тому же я слышала, что у него хоть и больше ранений, но они все не такие опасные, как у Вашего мужа.

– Извините, я не хотела никого обидеть, – Владислава кивнула и отошла к стене, прислонилась, вытянулась во весь рост, как по струнке, прикрыла глаза. Слова молитвы откуда-то всплыли сами собой. Сколько она так простояла, она не знала, очнулась от тихого голоса Владимира:

– Владислава, хотите кофе? Он, правда, из аппарата, но на безрыбье и рак рыба, говорят.

Владислава открыла глаза, повела затекшими плечами, кивнула:

– Давайте уж тогда черный чай, только очень крепкий и сладкий.

– Сделаем! Вы пока присядьте! – Владимир показал на стул, стоящий рядом.

Странно, откуда стул здесь взялся? Когда она отходила к стене, стула, совершенно точно, здесь не было. Значит, Володя озаботился. Она благодарно улыбнулась ему и опустилась на стул.

Герберта оперировали 7 часов. Гену меньше.

Владислава видела, как парня на каталке вывезли из-за двери в конце коридора и завезли в соседнюю палату. Владислава вопросительно глянула на Владимира, тот мгновенно отлепился от стены и ушел в том направлении. Вернулся быстро:

– Это послеоперационная палата, туда никому нельзя. Сказали, что все прошло удачно. Жить будет.

– Хорошо, – Владислава кивнула и опять замолчала.

Владимир тоже молчал. Он постоянно что-то строчил в телефоне, и Владислава слышала, как он время от времени цедил сквозь зубы ругательства в чей-то адрес.

Крепкий чай, принесенный Володей, она выпила, не почувствовав даже вкуса, впрочем, в сортах чая Владислава особо никогда не разбиралась. Понятно, что здесь чай тоже не был элитным, наверняка из пакетика, но от него хотя бы не было так противно во рту, как от отвратительного кофе.

Владислава сидела с прямой спиной, прислонившись затылком к стене. Глаза она закрыла, но не спала. Она мысленно говорила с Гербертом. До сегодняшнего дня она не то чтобы не верила в такие вещи, просто не было еще в ее жизни таких ситуаций.

Она рисовала картины их совместного будущего в огромном доме в два этажа с белыми колоннами у входа, с крыльцом в две ступени и с большими окнами в пол на южной стороне дома. Рядом с домом она представила сад, где был разбит цветник с альпийскими горками и красивыми клумбами. Весь сад переплетали аккуратные дорожки, вдоль которых росли розовые кусты.

В доме был большой бассейн под стеклянным куполом и одной стеной из стекла. Стена с куполом полностью отодвигались, и бассейн оказывался на улице. Летом дети резвились и с визгом прыгали в него, а Герберт их ловил. Она так явно видела этот дом с бассейном, как будто бывала уже там. И не просто бывала, а сама жила в нем: вот на плетеном кресле лежит ее летняя шляпка с лентой в синий горох, а дальше, на таком же плетеном диване, лежит халат Герберта.

Владислава так отчетливо и ясно представила себе все детали интерьера их будущего дома, что кажется, она даже услышала детский счастливый смех и голос Стеши: “Мама, смотри, как папа ловит меня!”.

Потом картинка поменялась, и она увидела, что на улице зима, и идет снег, они с Гербертом лепят поздно вечером снеговиков, чтобы дети, проснувшись утром, увидели их под своими окнами. И вдруг эта картинка со снеговиками уходит на второй план.

Они стоят с Гербертом в саду, она обнимает Герберта двумя руками, смотрит в его глаза, видит его губы так близко, что хочется их поцеловать, но вдруг он делает шаг назад и его губы шепчут: “Прости, мне пора! Меня зовут!”

“Нет! Не смей! Слышишь? Ты позволил поверить в то, что я еще достойна счастья и любви, и теперь бросаешь меня? Я не отпускаю тебя, Герберт Лелло! Я хочу быть твоей женой и матерью твоим детям! У них нет никого, кроме тебя. Кроме нас с тобой! Мы не сможем без тебя, слышишь? Ты нужен нам. Герберт, ты нужен мне!”

Владислава открыла глаза оттого, что мимо них кто-то из медиков прошел быстрым шагом и скрылся за теми дверьми, откуда вывозили Гену.

– Володь, что происходит? – почему-то сердце ее предательски забилось.

– Молитесь, если знаете молитву, – услышала она голос немолодой медсестры, – не отпускайте его!

И Владислава послушно закрыла глаза, и перед ней тут же возник облик Герберта. Он был бледным и каким-то осунувшимся, с потухшими глазами и обветренными, сухими губами. Он стоял с опущенными вдоль тела руками и молчал. Она шагнула к нему, прижалась всем телом, уткнулась в его шею и зашептала: “Не бросай меня, слышишь! Я не смогу теперь без тебя! Герберт, ты нужен мне!”

“Вот такой, весь перерезанный вдоль и поперек? – услышала она его насмешливый голос. – Зачем тебе такой инвалид, Влада?”

“Затем, что я люблю тебя, Герберт Лелло! Люблю и не отдам ни одной женщине, имей это в виду! Другого я тебя не знала и не хочу знать. Да, ты вредный, заносчивый, гордый. Но ты только мой, слышишь?”

“Зачем тебе такой мужчина рядом?”

“Потому что я знаю тебя и с другой стороны! Ты нежный, ласковый, внимательный, добрый. Наша Леди со мной согласится, уж кошки точно не любят плохих людей! А что касается твоих шрамов, так меня они не смущают. Полюбила я тебя уже таким, со шрамами на теле и в душе, так какая разница, сколько их на твоем теле? Одним больше, одним меньше – это, говорят, на скорость не влияет!”

И тут Владислава услышала сначала его смех, а потом почувствовала его объятия. Его руки на своей талии и плечах. Где-то в районе макушки он произнес насмешливо: “Ну, держись теперь, женщина! Готова к тому, что я буду всегда рядом? Всегда буду хотеть знать о тебе все, каждый твой шаг и каждую твою мысль?”

“Поверь, каждую мою мысль ты знать не захочешь! Я умею одновременно думать о всякой ерунде. Зачем тебе моя ерунда? Не будем перегружать твой гениальный мозг, хорошо? Кстати, ты знаешь о том, что я считаю в мужчине самым сексуальным?”

“Нет! И что же?” – Герберт сейчас явно улыбался.

“Не знаю, как для остальных женщин, но я всегда считала и продолжаю так считать, что самое сексуальное в мужчине – это его мозг! Считай, что именно за это я тебя и полюбила! – Владислава выдохнула. – Герберт, ты, главное, не бросай нас, а уж мы с детьми сумеем удовлетворить твое любопытство и найдем чем занять твою светлую голову!”