Майское лето - Зина Кузнецова
Нина кивнула. Огромный белый медведь, больше трехлетнего ребенка, она только недавно согласилась перетащить его на чердак.
– Потом мы влюбились, поженились… Тебя растили. Я боялась какое-то время, что Сережа будет относиться к тебе снисходительно, а он оказался лучшим папой, какой у тебя только мог быть. Только, Нина, я прошу тебя, не расстраивайся, пожалуйста. Дело ведь не в тебе и даже не во мне, дело было в том, что Дима просто оказался мальчиком, которому не хватило сил пройти через трудности. Да и бог с ним…
– Ты больше о нем ничего не знаешь?
Мама покачала головой.
– Ничего. Никогда не искала и не узнавала. А зачем?
Нина поднялась. Остывший кофе так и остался стоять нетронутым.
– Куда ты, Нина? – мама устало посмотрела на нее. – Там дождь…
Нина посмотрела в окно, за которым, несмотря на утро, стоял мрак.
– Я хочу погулять. Может быть, буду у Никиты.
– Там дождь, Нина… – еще раз сказала мама.
Нина выбежала из дома. Ливень оказался сильнее, чем она думала. Волосы тут же намокли, свитер потяжелел.
Пока Нина шла по знакомой дороге к деревне, постепенно стала осознавать услышанное. Получается, ее папа ей неродной? И у нее нет родного папы. Она пыталась успокоить себя. Что страшного в том, что они неродные? Но что-то пугающее и трагическое виделось ей во всей этой истории. Как мужчина может просто бросить семнадцатилетнюю девочку, которая родила ему ребенка? Как можно просто извиниться и уйти? Кто вообще позволил ему так легко отделаться? Она злилась, а потом мысли ее снова вернулись к тому, что ее любимый, обожаемый папа ей не папа. Ну как же так? Еще вчера – только вчера! – все было так безмятежно и прекрасно, а сегодня какой-то ужас. Почему это произошло? Ну почему нельзя было прожить жизнь без чего-то вот такого? И родители… Они все что, больше не семья? Если он Нине не папа, значит, они не семья? Семьи нет и не было?
Когда Никита открыл дверь, Нина взахлеб рыдала. Чтобы согреться после дождя, ей пришлось раздеться до нижнего белья и завернуться в теплое одеяло, пока Никита кипятил воду на кухне.
– Держи, – Никита протянул ей огромную кружку сладкого чая.
Заикаясь из-за долгого плача, Нина спросила:
– Я т…т…тебя разб…разб…разбудила?
– Я не спал. Не могу спать днем. Ты как здесь оказалась? Я же тебя оставил в тепле и уюте дома.
– Ты можешь себе представить, – ее лицо снова стало кривиться, – ты вот наугад сказал… сказал, что тот парень на фото мой папа, и угадал. Комедия просто. Ты пошутил, а вскрылась целая семейная тайна. Можно мне у тебя пока побыть?
– Конечно, – спокойно ответил он. – Будь как дома.
Он сел на диван, Нина положила голову ему на колени и, слушая, как он водит карандашом в альбоме, задремала с мокрыми полосами на щеках. Когда она проснулась, комната все еще тонула во мраке из-за туч. Не сон…
– Успокоилась немного? – спросил Никита, положив альбом и карандаш на подлокотник дивана.
– Плакать хочется.
– Плачь, если хочется.
И Нина правда заплакала. Она лежала у Никиты на коленях, смотрела в потолок, и из глаз ее, стекая по обеим щекам, на диван капали слезы.
– Этот парень с фотографии… Его Дима зовут. То есть получается, мое отчество Дмитриевна должно было быть. И папа мне не родной. Получается, у меня нет папы?
– Есть. Ты же Нина Сергеевна. Папа есть.
– Но он мне неродной. А в семье должны быть кровные узы…
– Ты Джина любишь? А Любовь? – вдруг спросил Никита.
– Люблю…
– Как думаешь, много у вас общей крови?
– Это же животные…
– А разница? Любовь-то одна. И семья – это не кровь, это осознанное желание быть рядом с людьми, помогать им, заботиться о них, встречать, в конце концов, вместе Новый год. Так что зря ты думаешь, что твой папа перестал быть твоим папой только из-за того, что вы не родственники. И семья у вас хорошая. Со своими тараканами, как и все семьи, но хорошая.
Нина молчала.
– У него… у папы, я имею в виду, на руке есть шрам, – Нина говорила это не Никите, а как будто сама себе. – Прямо на ладони. Огромный шрам. Они с друзьями в гараже машину чинили, а я рядом гуляла. Вдруг забежала в гараж, и на меня полетела раскаленная докрасна железная арматура… Он ее голыми руками схватил. Ожог был страшный, ходил перебинтованный потом… Схватил голыми руками. Даже не задумавшись. Чтобы я жива осталась.
– Понимаешь, дело не в общей крови. Ни одна кровь не соединит людей, которые не хотят быть семьей. Серьезно тебе говорю. Ведь у моего папы были братья. Но ни один из них не помог мне и маме. А кровь общая. Семья – это все-таки чуть меньше про реальные генетические узы и чуть больше про простое человеческое желание помогать, заботиться и чувствовать себя любимым, да и самому любить… Прикипают люди в семье друг к другу, понимаешь? Какое уже кому дело, кто родной, а кто неродной…
Нина снова помолчала.
– Как думаешь, мне нужно найти родного папу? Что, если он пожалел? Что, если будет рад?
– Как хочешь, Нина. Хочешь – ищи, не хочешь – не ищи.
– А если не будет рад… Если не пожалел… – шепотом сказала Нина, все так же глядя в потолок.
Не желая больше думать, она села на диване, все так же кутаясь в одеяло, и прислонилась к Никите, чтобы он ее обнял. Как с ним спокойно…
