Тот, кто держит за руку (СИ) - Бергер Евгения Александровна

Ханна, позволь мне все объяснить, — его голос звучит как… как из тумана. Именно так я его и ощущаю. — Не замыкайся в себе, ладно? Не придумывай то, чего нет. Ханна, Ханна…

Закрываю глаза и наслаждаюсь последними мгновениями своего туманно-безумного счастья… Мое имя в его устах звучит почти как симфония.

Глава 25.

«Не сейчас, Марк, — завтра», сказала ему вчера, когда секрет моего таинственного Голоса раскрылся мне в утреннем — как же там Марк назвал его? — поземном тумане. Да, кажется, так… Голос в тумане. Я несколько раз пробую это словосочетание на вкус, перекатывая его во рту, словно конфету, — звучит забавно. Как название какого-нибудь триллера или ужастика из репертуара Стивена Кинга.

Моя жизнь превратилась в ужастик? Вполне возможно, что так оно и есть: иначе от чего бы мне замирать от ужаса вот уже больше двадцати пяти часов кряду, каждая минута которых заставляет мое сердце тревожно сжиматься…

«Дай мне время осознать это. Дай время подумать».

И я думаю вот уже сутки, сутки как думаю и сопоставляю: например, я понимаю теперь — пусть это и звучит невероятно — почему порой мне кажется, что я знаю о Марке такие вещи, знать которые я просто физически не могла бы, или испытываю в его присутствии такие чувства, наличие которых претит любым рациональным доводам рассудка. И я понимаю теперь, что неким иррациональным, почти сверхъестественным образом я помню все его разговоры, ведомые им со мной в коме: я помню, какой кофе он предпочитает и что, наоборот, вызывает у него отторжение: например, японские суши (его от одного вида оных уже «чуток подташнивает»), еще я знаю, что у него конфликт с родителями и страсть к собиранию марок… Не могла же я просто взять и все это себе напридумывать?

Звонок в дверь выхватывает меня из собственных мыслей, и сердце тут же срывается на бешеный перестук. Невесомо ступая, подхожу и прикладываю ладони к дверям — я точно знаю, кто за ними стоит.

Ханна, я знаю, что ты дома. Открой, пожалуйста! — голос Марка. — Я должен многое тебе объяснить.

«Должен» — это правильное слово. Он должен мне объяснить — я должна выслушать… Только страшно. Так страшно, что легче трусливо спрятаться, забившись в самый темный угол… Только не существует такого угла, который укрыл бы нас от собственных мыслей! Я щелкаю замком.

Ханна, — на выдохе произносит Марк, заслоняя дверной проем. — Спасибо, что открыла мне.

У меня был выбор?

Выбор есть всегда, — одаривает он меня невеселой, полной тревоги улыбкой.

Банальная фраза.

Ты права.

Прохожу к дивану — мой гость следует за мной. Мы стоим, не решаясь поднять друг на друга глаза… Наконец Марк произносит:

Прости, что не сказал тебе сразу… Ты бы просто не поняла.

Я и сейчас не понимаю, — парирую жестче, чем собиралась. — Все то время, что я пела дифирамбы Маттиасу, считая его своим таинственным Голосом, вы с Мелиссой все знали и позволяли мне пребывать в неведении. А потом и вовсе допустили мне считать себя безумной фантазеркой, придумавшей некий эфемерный образ, идеал, фикцию… Тебе следовало сразу признаться мне, — укоряю я Марка в сердцах. — Это уберегло бы нас от многих недоразумений.

Тот выглядит виноватым, и это мне нравится. Разве я одна должна претерпевать все эти адовы муки?

Считаешь, скажи я тебе тогда после пробуждения «Ханна, это не Маттиас, а я был твоим таинственным собеседником», ты бы послушалась меня? — вскидывает он на меня свои серо-голубые глаза. — Думаешь, не обозвала бы меня лжецом и пронырой, неизвестно откуда взявшимся недотепой? Думаешь, мы бы сразу сдружились и все у нас было бы лучше некуда? — жестко сжатые губы углубляют ямочку на его подбородке.

Я сникаю, признавая правоту его слов. Я бы ни за что не поверила ему тогда… Он видит, как опускаются мои плечи и его выражение лица смягчается:

Я уже говорил тебе, Ханна, что не планировал врываться в вашу жизнь и усложнять ее своим присутствием, пусть даже незначительно, но так получилось… И я хочу рассказать, как это вышло. Помнишь, я обещал тебе сделать это однажды. Теперь, думаю, самое время, — Марк легонько подталкивает меня, помогая удобнее усесться, а потом и сам присаживается рядом. Не могу противиться глубине его глаз, хотя знаю, что так или иначе мне придется это сделать. Но почему бы не позволить ему для начала высказаться… Я никуда не тороплюсь. — Не знаю, как это правильней сформулировать, Ханна, только сейчас, оглядываясь назад и анализируя всю свою жизнь, я отчетливо вижу, что никогда не жил собственным умом, — начинает он тихим, нерешительным голосом. — Всегда по чужой указке… по родительской указке, и ведь что странно, я даже не замечал этого. Отец постоянно твердил, что я должен продолжить семейную традицию и стать врачом, не то, чтобы я не хотел этого, нет, но, возможно, если бы мне был предоставлен выбор, я бы мог стать кем-то другим: не посредственным терапевтом в заштатной больнице, а, скажем, талантливым ветеринаром, — мы невольно улыбаемся друг другу. — Всегда любил животных больше людей. Но выбора мне не дали… Потом появилась Вероника, и между нашими семьями как бы негласно было решено, что мы непременно будем вместе и даже непременно сыграем пышную свадьбу. Думаю, так бы все и случилось, не встреть я тебя, Ханна… — это признание не делает его счастливым, я это вижу. Кроме того, упоминание некой Вероники не делает счастливой и меня тоже… — Пусть это звучит высокопарно, но ты помогла мне переосмыслить всю мою жизнь.

Не думаю, что это правда, Марк.

Он невесело, почти с горечью хмыкает и качает головой:

Нет, это правда, ты просто не видишь всей картины, — говорит он мне. — После того, как ты заглянула мне в самую душу… тем июльским утром в день аварии, вся моя жизнь переменилась, я уже упоминал об этом, если ты помнишь: я не пошел работать в отцовскую клинику, как то было давно между нами условлено, а напросился к доктору Хоффманну… чтобы быть ближе к тебе? Не знаю. Не могу сказать точно. Но с тех пор отец не разговаривает со мной. Мама не может простить мне расставание с Вероникой, а Вероника считает, что я… влюбился в призрак. Так что, сама видишь, вся моя жизнь стала другой. Стараюсь не зацикливаться на словах о «влюбленности в призрак»…

«Вся моя жизнь стала другой», — повторяю его слова, продолжая свою собственную внутреннюю борьбу. — Ты счастлив, Марк? — наконец смотрю я в его глаза.

Счастливее, чем когда-либо, — серьезно произносит он и продолжает: — Хотел бы я вернуть расположение своих родителей? Однозначно. Готов ли я ради этого отказаться от тебя, Ханна? — теперь и он пристально смотрит мне в глаза. — Однозначно нет. Я люблю тебя, ты ведь и сама это знаешь, не так ли?

Боже, — ахаю я, закрывая лицо руками. Да, я догадывалась о его чувствах (разве женщина не всегда догадывается о подобном?), но услышать признание вот так вслух — это как удар под дых, вышибает весь воздух из легких, устраивает мини инсульт в чистом виде. Я не могу дышать, не могу дышать… Должна.

Убираю руки от лица и — раз, два, три — быстро произношу: