Адель Паркс - Секс с экс
Разве не об этом мы говорили прошлой ночью? Зачем же возвращаться к тому разговору? Я никогда с ним не соглашусь. Я знаю, почему хотела высказать ему свое мнение – чтобы он согласился участвовать в шоу. Но ему-то зачем нужно, чтобы я выслушала его точку зрения? Какое это имеет значение? Что ему от меня надо?
– Ваше шоу никому не помогает. Оно обманывает весь цивилизованный мир. – Он повышает голос, и это заставляет меня сохранять вызывающее спокойствие.
Обещаю сохранять самоконтроль.
– Оно собирает 8, 9 миллиона зрителей. А последнее шоу – 9, 1 миллиона. Мне сказала Ди по телефону.
– Возможно, оно нравится зрителям и направляет их энергию на то, чтобы игнорировать основные принципы нашей жизни. – Он топает ногами по тротуару, то ли потому что замерз, то ли потому что злится, размахивает руками как сумасшедший, и женщина, выгуливающая собаку, внимательно на нас смотрит.
– И что дальше?
– Ваша передача воздействует на аудиторию, но поверхностно. – Я непонимающе смотрю на него. – Телевидение не требует никакой ответственности. Каждый из ваших зрителей, предвкушавших измену, совершил маленькое предательство по отношению к нормам жизни. Но по-вашему никто, исключая несчастных обманутых, не должен отвечать за свои поступки. Я дотрагиваюсь до своих висков. Мне понятен его аргумент, но он ошибается.
– Нет, Даррен. Телевидение только созерцает и отражает общество. Нельзя считать его виновным в упадке. Вам это, наверное, неприятно, но я просто говорю, как есть на самом деле. Почему вас это так злит? – вздыхаю я.
– А почему вы не хотите признать, что это злит вас? – вопрошает он.
Я пожимаю плечами и пробую мороженое.
– Хотите?
– Ну, давайте. – Мы останавливаемся, и он пробует мое мороженое. Ему приходится держать меня за руку, потому что она дрожит. Наверное, от холода. Он прав – не стоит есть мороженое в январе. У него розовый и узкий язык.
– Я не купилась на вашу идею о коллективной ответственности, об общественном благе и тому подобное. Пошло оно все! Чем больше людей я знаю, тем больше разочаровываюсь в них.
– А за кого отвечаете вы?
– За себя. Еще я присматриваю за мамой, Иззи и Джошем, когда есть время.
Мы оба умолкаем. Я смотрю на него. Смотрю прямо ему в глаза, что я редко делаю, во всяком случае, не тогда, когда он тоже на меня смотрит. У меня бурчит в животе. Это от стресса.
– Я не стану участвовать в вашем шоу. – Он произносит это так, будто искренне этим огорчен. – Я не считаю, что это может вам помочь. – Я снова пожимаю плечами. Сказать честно, я даже не уверена, что хочу, чтобы Даррен появился в шоу. Даже уверена, что не хочу.
– Не стоит обо мне беспокоиться. Я привыкла сама заботиться о себе. – И я быстро иду вперед, даже не посмотрев, задел ли его мой отпор настолько глубоко, как я хотела. Ему не нужно знать, что он мне больше не нужен.
Все гораздо хуже. Просто я его хочу.
Звоню Бейлу и с облегчением слышу, что он на совещании и что я могу оставить ему сообщение. В сообщении я вру. Я говорю ему, что Даррен очень близок к тому, чтобы согласиться на участие в шоу. Что мне было совершенно необходимо заставить его согласиться, и что он не может мне позвонить, потому что у моего телефона села батарейка.
Я знаю, что это неправда – во всех отношениях. Но стараюсь не думать о плохом.
Когда Даррен с девочками возвращаются домой (на десять минут позже меня), я – сама безмятежность и покой. Я часто проделываю с мужчинами этот трюк. То я мрачная, то веселая. Это заставляет их быть обходительными.
Уже поздно, мы пропустили чай, но хуже всего, что девочки не пили чай по нашей вине. Миссис Смит предлагает сделать сэндвичи, но я не могу больше есть. Меня просто тошнит.
Сара ведет девочек купаться. Мистер и миссис Смит, Шелли и Ричард решают идти в паб. И меня пригласили, а мне ужасно хочется выпить. И, как только я промолвила, что пойду, Даррен хватает свое пальто и говорит, что идет тоже. Мало он меня сегодня изводил.
В пабе все бурлит. Полным-полно грубых и суровых рыбаков. Как ни удивительно, все они выглядят довольно сексуально, даже обутые в эти свои странные калоши. На них черные шапочки и непромокаемые костюмы, и в отличие от модных новинок, они подлинные. Я соблазняю Смитов, предложив купить им что-нибудь выпить, и дохожу до того, что вместе с ними пью густой, крепкий портер, очевидно, их любимый напиток. Паб грязный, безвкусный, обшарпанный и явно ими любим. Удивительно, до чего быстро я забываю о липком драном линолеуме, который загнулся и открывает еще более липкий деревянный пол. Я не замечаю оборванных диванных подушек, измочаленных обоев и обтрепанных ковриков и таю в алкогольном забытье.
Ко второй пинте я вообще ничего этого не вижу. Вместо этого меня окружают смех, тепло и доброжелательность. Она обвивает меня, как сигаретный дым, пристает к волосам, льнет к одежде и проникает внутрь.
К третьей пинте мистер Смит-старший кажется мне мудрейшим мужчиной на земле. Его рассказы об Уитби очаровательны, а его молчание проникновенно. Я больше не опасаюсь, что местные жители до сих пор балуются петушиными боями, и даже говорю об этом мистеру Смиту. Я стараюсь избавиться от предубеждения, признав, что оно абсолютно безосновательно.
– Предубеждение – оно предубеждение и есть, – замечает он.
Шелли и мистер Смит очень общительны. Мы играем несколько шумных партий в домино, я одерживаю победу, и этой победы мне хватает, чтобы целый вечер тешить свое тщеславие. Ричард общителен и многим интересуется. От Даррена он знает, что у меня «обширные познания в истории». Я в восторге оттого, что он догадался об источнике моих познаний: «Об аббатстве вам сказал кто-то с вашей студии?» Вначале я киваю с опаской, – а вдруг он выдаст меня Даррену? Но он таинственно подмигивает, щелкает себя по носу и добавляет: «Даю слово, что никому не скажу». И я в приливе благодарности готова его расцеловать. А Даррен?
Даррен бесподобен.
Даррен лучше всех. Он даже сексуальнее, чем рыбаки. Анекдоты у него мудрее, забавнее и глубже, чем у его отца. Он веселее, чем все его родственники в самый разгар веселья. Он азартен. Он осторожнее, чем Ричард – думаю, никто не заметил, что он положил руку мне на колено. Он ядро этой радостной атмосферы, которая меня поглотила. Он тянется ко мне сильнее и упорнее, чем кто бы то ни было.
И это пугает.
Я пьяна. Но не слишком, как я и ожидала, хмель напоминает мне о чувстве меры.
Без четверти девять объявляю, что мне нужно ехать укладывать вещи. Даррен спешит сказать, что едет со мной, и я так признательна миссис Смит за то, что она тоже едет с нами. Я слегка опьянела и знаю, что если Даррен захочет коснуться не только моего колена, то я наверняка ему это позволю.
