Джоанна Кингслей - Сокровища
Секретарь провела его через красивую дверь орехового дерева с золотыми вставками в кабинет Клода Ивера, большую, с деревянными панелями, комнату с огромным столом, стоящим перед высокими окнами. Джозеф с удивлением увидел, что тяжелые занавеси были задернуты, пропуская внутрь только узкий луч дневного света.
Странно работать в такой мрачной комнате для того, чей бизнес зависит от света и его эффектов.
Маленький человек сидел за необъятным столом, глядя на досье при свете лампы.
— Садитесь, Зееман, — сказал он, когда Джозеф вошел.
А потом начался поток вопросов, о которых говорили другие резчики. Где родился, профессиональный опыт, затем последовали личные вопросы. Сначала Джозеф отвечал терпеливо, хотя не видел в этом смысла. Несомненно, чтобы доверить человеку бриллиант, который принесет несколько миллионов долларов, разумно знать прошлое человека. Но зачем интересоваться, как он проводит свободное время, как часто ходит в голландский клуб, какие книги читает?
— А что вы можете рассказать о семье? — наконец спросил Ивер. — У вас есть дети?
— Дочь, месье. И красивая внучка, свет моей жизни, — ответил Джозеф.
Ивер улыбнулся, и во время паузы Джозеф быстро спросил:
— Почему это так важно для вас?
Ивер моментально подался вперед. Неужели его раздосадовал дерзкий вопрос, подумал Джозеф.
Но Ивер ответил спокойно.
— Процесс изучения камня, обдумывание, каким может быть раскол — каким должен быть — занимает много месяцев. Меня интересует, как вы выдержите это время, есть ли кому позаботиться о вас, чтобы вы ни в чем не испытывали трудностей. Мне также приятно было услышать, что у вас есть внучка, которой, как я думаю, вы хотели бы доставить радость. Это даст вам стимул для успешной работы. Я ответил на ваш вопрос?
Джозеф кивнул и озабоченно ждал продолжения вопросов о его семье. Но Ивер спросил:
— Кто ваш любимый художник?
Он с легкостью ответил — Вермеер — это была правда, но в Джозефе что-то взорвалось. С ним играли, подумал он, используя власть, чтобы поддразнить призрачной надеждой.
— Genoeg, — не подумав, быстро выпалил он на голландском. — Хватит проверочной игры. Почему не спрашиваете о том, что действительно имеет значение, — что я буду делать с камнем?!
В глазах Клода Ивера загорелся огонь.
— Значит, Зееман, вы нетерпеливый человек.
— Нет. У меня нет терпения на бессмыслицу. А если для вас она имеет значение, тогда поищите кого-то другого. Либо давайте поговорим о деле. О сердце и душе вашего алмаза, а не о моей душе и моем сердце. Спрашивайте меня о камне и убедитесь, что терпение мое бесконечно.
Тонкие, как бритва, усы Ивера дернулись в подобии минутной улыбки.
— Зееман, — мягко сказал он, — я два дня ждал, чтобы кто-то осмелился выразить свое неудовольствие мной, осмелился подвергнуть сомнению мою власть над ними и силу моих аргументов. Кого бы я ни выбрал для этой миссии, это должен быть человек отважный, готовый бросить вызов силе алмаза. Вы первый сказали мне в лицо, что говорить о чем-либо другом, кроме алмаза, — пустая трата времени. Я не уверен, что все остальное бессмысленно, но сомневаюсь, что это задание может быть выполнено человеком, у которого нет смелости взять на себя такой риск. — Он встал из-за стола и рывком отдернул шторы. Солнечный свет угасающего дня ударил в глаза Джозефу. Ивер взял с подоконника деревянную полированную коробку, поставил на стол и открыл ее. Внутри был необработанный алмаз.
— У вас двадцать минут. Изучите его. Потом скажете, что будете с ним делать.
Джозеф заставил себя не моргать от солнца, когда заметил Иверу:
— Двадцать минут — это ничто. Алмаз «Каллинан» изучался девять месяцев, прежде…
— У меня нет девяти месяцев. И я не спрашиваю вас о конкретном анализе, просто предположения специалиста. Во всяком случае, это все, что вы можете сделать.
Джозеф знал, что это несправедливо. Несомненно, исчерпывающее исследование уже проведено. Но что он в конце концов сейчас теряет?
Он протянул руку и взял камень, размером с яблоко и в два раза его тяжелее. Убрав его с прямого солнечного света, он медленно поворачивал его, катая в руке и поглаживая большим пальцем по верхушке. В сероватом поверхностном слое камня было вырезано крошечное окошко или чистый участок. Джозеф вытащил из кармана лупу, вставил в глаз и уставился в мрачную сердцевину камня. Его рембрандтовское лицо от сосредоточенности сморщилось.
Ивер, сидя, наблюдал. Через некоторое время он вытащил золотые карманные часы, открыл крышку и положил перед собой на стол. Джозеф продолжал изучать камень. Наконец Ивер захлопнул часы.
— Ну так что? — спросил он.
Джозеф положил камень в коробку.
— Конечно, после длительного изучения у меня могут быть другие идеи…
— Разумеется.
— Но из того, что я сейчас вижу, думаю, я сделал бы модифицированный разрез Оулд Майн. Ядро как раз годится для него. Смягчающий удар, вероятно девяносто граней, как у Тиффани Йеллоу, с несколькими изменениями, чтобы избежать перьевое включение, которое я вижу. Таким образом мы сократим потери. Думаю, мы можем получить из него, по крайней мере, сорок пять каратов, может, пятьдесят. И я бы сделал площадку немного выше, чем у Толковски. Мы потеряем немного блеска, но добьемся максимального огня. Камень сможет это вынести.
— Вы получите только один? — спросил Ивер, подразумевая один законченный бриллиант из камня.
— Да, — без колебаний ответил Джозеф. Это был смелый подход именно для такого необработанного камня — необычной формы кристалл с одним плоским краем — но он был уверен, что его план удастся. Это будет означать один чистый разрез вдоль ядра — до шлифовки и полировки.
— Луерс и Дёсмет, оба считали четыре.
— Они, вероятно, думали, что ядро параллельно тому плоскому участку. Я не согласен с ними. — В голосе его с голландским акцентом звучала убежденность.
Именно это Ивер хотел услышать. Его клиент требовал насколько возможно самого большого и самого сверкающего камня. Зееман единственный почувствовал это и инстинктивно понял, как получит такой бриллиант.
Ивер долго и пристально смотрел на голландца. Зеемана уважали, это он знал, но он не был в числе лучших огранщиков Нью-Йорка. Говорили, что он сделал пару относительно значительных камней в Нидерландах еще до войны, но это было давно. А этот камень был решающий. Все-таки сорок пять каратов, может быть, пятьдесят…
Он пододвинул деревянную коробочку через весь стол к Джозефу.
— Работа ваша. Берите настолько, насколько нужно.
