Патриция Поттер - Открой свое сердце
Ее пальцы продолжали исследовать его лицо, разглаживая следы перенесенных страданий.
— По-моему, ты упустил свое призвание, — шепнула она.
— Ты так считаешь? — отозвался он. — Я целую неделю учился изящно преклонять колено, — в его голосе звучала ирония, и Джиллиан была просто очарована этим Стивеном, открытым и искренним, нежным и любящим. Тем Стивеном, которому она отдала свое сердце.
— Целую неделю? — восхищенно спросила она.
— Я тупой ученик, — смутившись, пробормотал он.
— Ага, — согласилась Джиллиан.
— Но не слишком, — обидевшись, поправился Стивен.
— Ладно, — ухмыльнулась она. — Умненький, хорошенький, способненький…
— Хорошенький?! — возмущение в голосе заставило ее засмеяться.
— Очень-очень, — подтвердила Джиллиан. — Особенно, когда раскрашен черной и белой краской.
Стивен ничего не ответил, перешел от слов к делу и с легким стоном удовольствия стал покусывать мочку ее уха.
И телом, и душой Джиллиан отозвалась на этот сгон.
Она так его любила. Особенно теперь, когда он перестал быть неприступным и оказался… отзывчивым.
Стивен будто догадался, о чем она думает. Он пальцем коснулся ее носика, обвел кончик, но, несмотря на этот шутливый жест, глаза его оставались задумчивыми.
— Это будет нелегко, Джиллиан, — произнес он.
Она понимала, что Стивен имеет в виду под словом «это». «Это» означало ее и его вместе, их обоих. «Это» означало, что он все еще сохраняет недоступной какую-то часть своего сознания. Возможно, так будет всегда. Но он приоткрыл для нее доступ в свою душу, и Джиллиан надеялась, что сможет со временем завоевать его полное доверие,
— Знаю.
— Нет, не знаешь, — ласково поправил он, — Однако настало время тебе узнать.
Рука его скользнула вниз, обняла ее за талию так крепко, словно это был спасательный круг. Джиллиан ощутила, как напряглось его тело, и замерла в ожидании, понимая, что приближается что-то важное для их будущего. Что-то страшное…
Так и случилось.
— Я убил своего отца, — тихо произнес Стивен. На лице его смешались печаль и растерянность от собственной откровенности. Сердце ее заныло от боли, ранее ей неведомой.
— Я из тех семей, которые теперь называют «ненормальными», — с трудом начал он. — А тогда мы знали только, что это семьи, где бьют до полусмерти.
Джиллиан затаила дыхание. Глаза его потускнели при страшных воспоминаниях, которыми сейчас с мучительным трудом он собирался поделиться с нею.
— Ты, вероятно, читала, что есть семьи, где жестокость и склонность к насилию передаются из поколения в поколение. — Он сделал паузу, прежде чем продолжить. — По-моему, это происходило в моей семье. Отец, избив нас ремнем или тем, что попадалось под руку, запрещал нам плакать. Он говорил, что делает из нас мужчин, как делал из него мужчину его отец. Но это, мне кажется, было пустой отговоркой. Ему нравилось избивать. Нашу мать. Меня. Моих братьев.
Я был старшим и пытался их защитить. В шестнадцать лет я был достаточно большим, чтобы постоять за себя и даже пригрозить отцу, чтобы не трогал остальных. Но меня часто не бывало дома. Отец же был покалечен во время аварии на фабрике, когда мы были еще маленькими, и почти всегда был дома. Он напивался на те гроши, которые удавалось зарабатывать матери, и тогда хватал любого из детей, кто попадался под руку. Я просил мать выгнать его, но она не соглашалась на это. «Брак — это навсегда», — говорила она. Так ее, видимо, воспитали.
Стивен перевел дыхание, все еще очень напряженный, и продолжал:
— Я не мог заставить ее уйти от него и не мог оставить мать и братьев с ним. Это и удерживало меня дома. Я думал, что когда-нибудь занятия спортом помогут мне сделать карьеру профессионального футболиста и забрать их подальше от… этой жизни под ежеминутной угрозой насилия. Если б только у нас были деньги, все было бы по-другому.
— Бедный Стивен, — прошептала Джиллиан, которой передалась его боль. Она желала одновременно, чтобы он не прервал свой рассказ и чтобы продолжал говорить, потому что ему было необходимо облегчить израненную душу.
Когда Стивен снова заговорил, голос его звучал резко и хрипло.
— Моя мать по ночам работала на фабрике. У меня с семнадцати лет начались интенсивные тренировки, и еще я работал, так что весь гнев отца приходилось выкосить следующему за мной по возрасту брату, Тиму, Ему было шестнадцать… и он уже достаточно подрос, чтобы ответить ударом на удар.
Снова долгое молчание, потом тяжелый вздох.
— Однажды вечером я возвращался домой и еще издали услышал вопль матери, потом громкие мужские голоса. Отца и Тима, Они часто дрались, но в этот день все было гораздо серьезнее. Я побежал, распахнул дверь и увидел, что Тим направил на отца, лежащего на полу, ружье. У отца в руке был охотничий нож. Рука Тима была глубоко порезана, все кругом залито кровью. Поглядев на Тима, я понял, что он вот-вот нажмет на курок, и бросился отбирать ружье. Тим вцепился в него и не хотел отдавать. Мы какое-то время боролись. Я был сильнее и вскоре оно было уже в моих руках, когда Тим снова бросился на меня, пытаясь его схватить. Курок спустился.
Джиллиан ярко представляла себе эту картину. Двое перепуганных подростков. Ружье. Нож. Кровь. Это так отличалось от ее жизненного опыта, что она с трудом понимала, как это могло быть. Избивать мальчиков, чтобы сделать из них мужчин. Неудивительно, что Роберт упомянул об их железных шкурах. Неудивительно, что Стивен приучился скрывать свои чувства. Она не хотела плакать, потому что знала, как ее слезы огорчат его, но ничего не смогла с собой поделать. Она плакала о мальчике, которого звали Стивен, о его брате Роберте, о неизвестном ей Тиме. Слезы катились по щекам, и Стивен губами собирал их с ее лица. Когда Джиллиан немного успокоилась, он продолжил рассказ.
— В таком маленьком местечке, каким был Пикенс Гроув, футбол — это все. Члены команды были общими любимцами городка. Сын шерифа был моим партнером по команде и так же, как я, мечтал получить стипендию, чтобы играть дальше, а была середина футбольного сезона, Шериф, пытаясь замять это дело и избежать неприятностей, которые повлекло бы за собой расследование, назвал это самоубийством.
Стивен не стал углубляться в объяснения, но Джиллиан и без них поняла, что он винит себя в смерти отца. Только Себя.
— А что было с Тимом?
— Едва ему исполнилось восемнадцать, он сразу же завербовался на флот. Он был в Ливане и погиб там во время нападения террористов на их лагерь. Однако, как я узнал позднее, его должны были отдать под суд за избиение проститутки. Видишь, Джиллиан? Склонность к насилию у членов нашего семейства в крови. Пока я не услышал о поступке Тима, я считал, что нам удалось избежать этого порока, но после… Я испугался, что, возможно, подобные генетические свойства дремлют где-то внутри всех нас.
