Нестандартный ход 2. Реванш - De Ojos Verdes
Девушке было всё равно…
Она никак не прокомментировала, лишь молча соблюла все указания. И не произнесла ни слова, когда её проводили в палату, помогли переодеться и воспользоваться гигиеническими средствами.
Подруга из Любительской баскетбольной академии была рядом, но Элиза попросила её уйти. Заверила, что в порядке, и родные скоро придут. Соврала, лишь бы остаться одной.
А потом во время очередного раздирающего спазма упала на колени возле кровати, сжав бортик напряженными пальцами до бескровия. Она ни разу не закричала. Не застонала. Но погибала безмолвно. Физическую боль можно было бы выстоять… она не так страшна. Но гораздо сильнее была боль душевная, и в тандеме с физической, секунда за секундой методично приканчивала девушку до победного.
В ушах стоял собственный крик: «Я не хочу этого ребенка!».
И осознание — твоё желание исполнено, дорогая. Получи и распишись.
Чувствуй, как из тебя в прямом и переносном смысле вытекает жизнь.
Эта мысль была так чудовищна в своем циничном проявлении, что от неё у Элизы закололо сердце. От отчаяния, от страха, от признания громадной вины.
Ей дано было нечто священное и прекрасное, а она своим поведением, упрямством и стремлением задеть Рому упустила это.
Девушка мучилась несколько часов в агонии, покрываясь липким холодным потом, и думала о том, что наказание за её гордыню вполне справедливо. Угрызения совести не оставят еще очень долгое время…
А еще… она боялась реакции мужа.
Наверное, именно поэтому оттягивала момент, чтобы позвонить ему.
Только когда всё закончилось, и ей снова помогли переодеться и лечь, Элиза попросила сообщить Разумовскому, у самой на это не осталось никаких сил.
И да… он оправдал все её страхи, как только она открыла глаза и услышала вопрос:
— Твоя команда победила?..
Этот его разочарованный взгляд, прошедшийся по коже лезвием. И звонкая пустота, образовавшаяся внутри моментально. Рома просто добил её окончательно. Ничего кроме «да» выдавить у неё не получилось. Наверное, так ей и надо, она заслужила. Не следовало надеяться на понимание и поддержку в ситуации, где являлась без вины виноватой.
С тех пор эта незаживающая рана кровоточила. И пульсировала сильнее, когда Элиза смотрела на Бодю, так похожую на Разумовских. А сегодня ей, этой застарелой ране, суждено было болезненно открыться.
Выплывая из воспоминаний, девушка распахнула глаза, продолжая всхлипывать, но уже тише, и сквозь пелену слёз попыталась разглядеть силуэт сидящего рядом с ней мужчины. Который терпеливо дожидался окончания этой истерики. Сколько она длилась?
— Знаешь, что ты сделал, когда пришел в палату и застал меня после нескольких часов мучительного выкидыша? — полностью севшим голосом безэмоционально спросила девушка, силясь сфокусироваться и рассмотреть его лицо. — Ты растоптал меня, Рома. Своим отношением. Заблаговременно вынесенным вердиктом.
Элиза, продрогшая, откинулась на спину и взглянула в ночное небо над головой. Легче было говорить, не видя его глаз.
— А ведь я не участвовала в игре. И потеряла ребенка не из-за физических увечий, как ты решил для себя. Удивительно, Разумовский, но ты настолько был уверен в этой версии, что даже не услышал, как врач, давая рекомендации, упомянула про последствия стресса. Будто тебе не нужна была эта правда.
— Почему ты не сказала? Почему позволила заблуждаться? — она не различала оттенков, с которыми он произносил слова.
— А зачем? Если ты изначально выбрал быть в заблуждении? Я должна была… что? Оправдаться и умолять простить? А ты? Вместо того, чтобы обнять меня и помочь пережить потерю, ты провел черту между нами, и я не посмела её пересечь. Кто я такая в сравнении с Вами, Роман Аристархович…
Неожиданно он схватил её за запястья и рывком поднял, вынуждая сесть. Затем встряхнул, будто стремясь привести в чувство, и гневно процедил:
— Хотя бы теперь ты понимаешь, насколько это было глупо с твоей стороны? До жестокости глупо! Чего ты этим добивалась?! Зачем надо было выносить всё в одиночку? Что ты хотела этим доказать?!
Девушка сморгнула влагу и уставилась ему в глаза. Они метали праведные молнии, но почему-то сейчас, излив свою горечь, Элиза осталась равнодушной к такому проявлению его ярости.
— Ты злишься, потому что в этой истории стал отрицательным персонажем?
Он выпустил её так же резко. Отшатнулся и уставился с неверием. Затем чертыхнулся и провел пятерней по волосам.
— Господи, Элиза, ты же ищешь во мне подтверждение каждому своему страху!
Она печально усмехнулась.
— Как и ты, Рома, как и ты…
Девушка потерла ноющие веки, забыв о том, что у неё испачканные пальцы. И как только крупицы грязи попали на слизистую, зажмурилась от жуткого зуда.
А в следующее мгновение бережными движениями ей стали оттирать тканевым платком последствия этой беспечности.
И Элиза снова бесконтрольно всхлипнула, почувствовав себя жалкой и никчемной. Не такая забота ей сейчас была нужна, не такая…
— Отвези меня, пожалуйста, домой, — попросила жалобно и закашлялась.
Разумовский встал на ноги и протянул руки к её предплечьям, чтобы помочь.
— Не трогай! Не хочу…
Под его осуждающе-грозный взор девушка отряхнула одежду и поднялась.
Мужчина молча развернулся и пошел вперед. Она — ковыляла сзади. Никто из них не вспомнил о том, что надо попрощаться. Да и показываться перед родными в таком виде — не лучшая идея.
Рома был зол. Элиза понимала, что такой неприглядный ракурс стал для него своего рода обвинением. И он явно считал, что незаслуженно. А у неё на этот счет были свои видения.
Девушка просто устала. Устала доказывать, что чего-то достойна. Любви, уважения, справедливого отношения… И того же чертового понимания от других!
Пока Разумовский, непривычно нервными рваными движениями вел машину, сжимая руль до побелевших костяшек, Элиза бесшумно лила слёзы, расклеившись до снования.
Смотрела перед собой в темноту ночи и, словно только теперь ясно и четко видела неприглядную правду, честно признаваясь себе в этом. Что всё шло из детства. И, быть может, судьба у неё такая — строптивая, зараза. Требует бороться за право быть тем, кто она, Элиза, есть.
А по факту… кому это нужно?..
С малых лет приходилось доказывать всем вокруг, что не оболочка делает из неё человека, а её внутреннее содержание. Сначала это особенно ярко проявлялось, когда она попадала на родину во время каникул. Сестры и братья хихикали над ней, мол, можешь особо ничего не делать, тебя и так любят и всё разрешают из-за смазливой мордашки. А Элиза из дикого упрямства спешила доказать им обратное. Поэтому, пока те бегали во дворе и
