Не было бы счастья - Елена Лагутина
— А что такое? — пропихнула Ярослава вперед и тоже вошла Лариса. — Ну… я немножко не до конца вещи разобрала, но все пошли с Наташей…
— Ларка, да если я нарисую картину… Нет, не смогу, это же нужно быть гениальным художником! Черт, даже жалко убираться, разрушать такую композицию.
— Это ты так издеваешься? — с подозрением спросила Лариса и, бочком протиснувшись мимо него, начала собирать консервные банки с пола.
— Что ты! Я действительно в восторге. — Он присоединился к ней. — Тебе тоже надо попробовать силы в дизайне, способности у тебя есть, я гарантирую.
— Ларочка, — Герман Александрович добрался до своего чемодана и запихнул его под ту кровать, где лежал кейс Ярослава, — а нам обязательно жить в одной комнате с этими цветочками? Я, честно говоря, не очень уверен…
— Вот это вонища!
Все обернулись. В дверях, зажимая носы, стояли охранники.
— Мужчины! — горько вздохнула Лариса. — Нет у вас никакого чувства прекрасного. Ну попахивает немножко… да ладно, ладно, я же и не спорю. Сейчас унесу на улицу.
Порядок в комнате пять пар рук навели довольно быстро. Вопрос, каким образом поделить четыре спальных места на пятерых взрослых людей, разрешили Саша с Витей, объяснив, что им хватит одной раскладушки на двоих.
— Нам все равно дежурить, вполглаза спать, — пояснил более разговорчивый Саша.
Ярослав, повздыхав, отказался от мысли сдвинуть две койки вместе. Полученная таким образом двуспальная кровать все равно не имела практического смысла в единственной комнате, при том что на расстоянии вытянутой руки будет спать отец. Да и дремлющие «вполглаза» охранники не добавляли ему энтузиазма.
Лариса, достав из сундука постельное белье, двинулась было к раскладушке, но Витя молча отобрал у нее простыни и наволочки и сам занялся устройством постели.
— Вы же в армии не служили, — добродушно объяснил немного ошарашенной женщине улыбающийся Саша, — вы не сможете правильно сделать.
Как ни хотелось Ларисе обидеться на такое нахальство, увидев результат Витиной работы, она вынуждена была признать, что «правильно» у нее действительно не получилось бы. Свое мнение, что вся эта идеальная четкость не имеет смысла, поскольку будет безнадежно смята не более чем через полчаса, Лариса мудро оставила при себе.
Герман Александрович, пока бродили с Наташей по участку, заручился ее разрешением рвать все, что ему понравится, так что чай он заварил уже с добавлением смородинового листа, мяты и еще каких-то пахучих травок. К чаю он наделал бутербродов с сыром и колбасой, заявив, что для ужина этого будет достаточно.
Когда все наелись, Саша с Витей коротко посовещались в уголке (Ларисе показалось, что они просто посчитались детской считалкой «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…»), после чего Саша взял шезлонг и вышел на улицу, а Витя, за тридцать секунд раздевшись и аккуратно сложив свою одежду стопочкой на табурет, поставленный в изголовье раскладушки, нырнул под одеяло, сказал в пространство густым басом: «Спокойной ночи» — и захрапел.
Потянулись невыносимо долгие дни. Саше с Витей было еще хорошо, они работали — наблюдали за всеми проходящими мимо забора дачниками, не замышляют ли те что-либо недоброе, шастали по очереди по кустам, вплотную подходящим к участку, вели по какому-то сложному графику ночные дежурства. Однажды шуганули с соседнего участка бомжей, польстившихся на прибитый к стенке сарая алюминиевый умывальник и дырявый цинковый тазик, чем заслужили благодарность соседки и здоровенный пучок укропа, до которого Витя оказался большим охотником. По крайней мере Натальины хилые посадки этой травки он незаметно для себя сжевал в первые же два дня.
Герман Александрович взял на себя обязанности повара, изредка привлекая себе в помощницы Ларису, в основной для составления дневного меню. В свободное от кухонных дел время он с неторопливой тщательностью приводил в порядок десяток коротких грядок цветущей клубники, обнаруженных в густых зарослях травы.
Лариса с упорством маньяка вязала огромное, очень сложного рисунка, пестрое покрывало. В сад она выходила только затем, чтобы поискать распустившиеся цветы или сорвать и пожевать крохотные, только завязавшиеся ягодки смородины и крыжовника. Ярослав, каждый раз когда заставал ее за этим занятием, сердился и кричал, пугая дизентерией и расстройством желудка. Лариса не спорила, уходила обратно в домик, но через некоторое время повторяла вылазку. Сцена «изгнание из сада» повторялась по нескольку раз в день, являясь едва ли не единственным развлечением для всех остальных.
А Ярослав тихо зверел. Работать он почему-то не мог. Таращился на чистый лист бумаги, безуспешно силясь выжать из себя хоть одну завалящую мыслишку, разглядывал привезенные с собой наброски, абсолютно не понимая, что, собственно, имел в виду, когда проводил эти линии. Попробовал копать, но мешала боль в не зажившем еще плече. Пристроился работать культиватором одной рукой и в два дня уничтожил сорняки на всей территории. Теперь он занимался тем, что маленькой тяпочкой рыхлил землю вокруг кустарников.
— Послушай, Славик, нам надо поговорить.
Ярослав бросил тяпку на землю и обернулся, вопросительно глядя на отца. Герман Александрович смотрел на него хмуро.
— Что-то случилось, папа?
— Нет. И я не вижу никаких признаков того, что хоть что-нибудь может случиться. Мне это не нравится.
— А? Ты о чем? Извини, но я последнее время плохо соображать стал…
— Это я заметил, — ядовито вставил Герман Александрович.
— …так что не говори со мной загадками, — машинально закончил Ярослав и уставился на отца в недоумении: — Ты что имеешь в виду?
— Я имею в виду, что ты… Славик, я понимаю, ты давно уже взрослый мужчина, и понимаю, что меня все это не касается, и вообще я никакого права…
— А-а, ты о Ларисе.
Он снял бейсболку, вытер ею мокрое лицо и снова натянул на голову. Наклонился, вытащил из-под соседнего куста пластиковую бутылку, сделал несколько глотков теплой воды, протянул отцу:
— Пить хочешь?
— Не хочу! Слушай, ты вообще собираешься когда-нибудь остепениться? В конце концов, в
