Наталия Рощина - Грех
Холодная осень не добавила настроения, скорее настроила на слезливость, соответствующую окружающей сырости. Карина брела домой, едва переставляя ноги. В ее сумочке лежал полный набор лекарств для курса лечения. Сейчас придется разговаривать с мужем. У нее нет слов, чтобы объяснить происшедшее. Карина предчувствовала очередной скандал и была огорчена этим больше, нежели неприятным диагнозом. Она не задумывалась над тем, кто мог наделить ее болячкой. Ее любовные приключения, принявшие масштабы опытной проститутки, не позволяли выделить носителя болезни. Да ей, в сущности, все равно. Она никого не обвиняла. Теперь задача поскорее выздороветь и снова продолжать жить. Жить… Как? Пусть время все расставит по своим местам.
Елена взяла внеочередной отпуск: уход за Колей требовал ее присутствия дома. Майя, как всегда, была готова помочь. Но переложить на плечи подруги заботы о сыне Елена не могла. После выписки из больницы ему нужен покой. Николай перестает нервничать, глядя на нее. Сотрясение мозга, сломанные ребра, ключица, нога — все это результат похода в «Рандеву». Как врач Елена понимала, что последствия от травм останутся на всю жизнь. Мозг не прощает таких встрясок, но говорить об этом сыну Елена не собиралась. Он и без того подавлен, сам не свой, а об обстоятельствах происшедшего просил не расспрашивать. Сначала Елена возмутилась, а потом посмотрела ему в глаза и поняла, что ей лучше и не знать.
Самого Николая более всего беспокоил перелом ноги. Ему казалось, что головокружения, тошнота — все это ерунда. Только вот за руль он сядет еще не скоро, а значит, на время болезни становится нахлебником. Мало того, что ему стыдно за случившееся, так еще приходится сесть на шею родителям. Николай отвык от этого. Он давно чувствовал себя самостоятельным. Это возвышало его в собственных глазах. Вынужденное бездействие все изменило, парень нервничал.
— Коля, ты ведешь себя так, словно мы чужие люди. — Учитывая обстоятельства, фраза прозвучала двусмысленно. Спохватившись, Елена поспешила добавить: — Кто же поможет своему ребенку, как не его родители? Это не обсуждается. Нормальная ситуация. То есть… Я вижу, ты переживаешь. Не нужно.
— Я понимаю, мам, спасибо. — Но в душе Николая скребли кошки.
Он не хотел, чтобы ему доказывали очевидное. Но к маме присоединялись Филипп и Арсений, которые, пользуясь его вынужденным бездействием, проводили в его комнате добрую половину свободного времени. Братья наперебой говорили ему о том, какая дружная у них семья, как они должны выручать друг друга. В конце концов, Николай успокоился. Ему действительно легче чувствовать себя частью одного большого целого.
— Коль, хочешь, я тебе принесу «Одиссею капитана Блада»? — Филипп готов мчаться за книгой. — Или новое пособие по «Excel»?
— А я тебе могу показать, что получилось из конструктора. Хочешь? Я сам сделал! — Глаза Арсения горят торжеством.
В такие минуты Николай думал о том, что родители хорошо воспитали мальчишек. Вот и ему нужна такая семья, чтобы все — один кулак. К примеру, у отца с матерью не получилось. Братьев они еще могут за нос водить, но его не проведешь. Они думают, что он ничего не замечает. Играют в образцово-показательную семью, как будто оба Щукинское закончили. При этом спят в разных комнатах, а количество командировок у отца возросло раз в десять. Просто какая-то болезненная необходимость в его присутствии на всех научных конференциях, семинарах, проходящих, разумеется, в других городах, разных концах света. Какая завидная востребованность!
Мама молодчина. Несмотря на все, она держится! И до чего он некстати со своим приключением! Мама ни о чем не расспрашивает. Один раз попыталась, он попросил ее обойтись без подробностей. Порой Николаю казалось, что ей и говорить ничего не нужно, потому что между ними на самом деле есть связь, более крепкая, более важная, чем кровная.
Маминой заботы и ласки хватает на всех. Сейчас материнское сердце разрывается от боли, жалости. Она пропускает его страдания через себя в надежде, что от этого ее сыну станет легче. Николаю не по себе, он огорчен, что стал причиной ее волнений.
— Коленька, ты выздоравливай. — Мама погладила его по голове.
Николай улыбнулся.
— И ты держись, мам. — Он сжал ее руку.
— Конечно, Коля. Конечно…
Глаза у нее последнее время погасли. В них больше не появлялись искры задора, которые так впечатляли его в детстве. Он все помнит, он ничего не забыл. В ее глазах была любовь, которая делала его сильнее, придавала уверенности, а сама мама была полна неиссякаемой энергии. Кажется, раздоры с отцом смогли все это «исправить». У нее словно не осталось сил, и света в глазах больше нет. Николаю было вдвойне обидно, что в этот момент он обременяет ее заботами о себе.
— Мам, ты не переживай. Я у тебя крепкий орешек. — А голова-то болит. Теперь он, как барометр, реагирует на любое изменение погоды, переутомление. Даже просмотр телевизора — нагрузка. К концу фильма Николай ощущает легкую тошноту и закрывает глаза. Остается верить, что все это со временем пройдет. Он боится даже думать: как-то теперь будет чувствовать себя за рулем?
Весну сменило жаркое лето. Николай давно освоил костыли, привык к гипсу. Время лечило, как самое проверенное средство. Потом начались «выходы в свет» — прогулки на балкон. Как говорила баба Лена:
— Внучек, а не пора ли тебе совершить променад? — Это означало, что она хочет постоять с ним на балконе, увитом виноградом.
Толстый рассеченный ствол в самом низу превращался в прочную паутину лиан, на которых дозревал красный виноград. К ним на этаж он добрался только в этом году. Бабушка называла это экзотикой. Срывала недоспелые ягоды и, кривясь от их терпко-кислого вкуса, начинала рассказ о винном погребе своего деда. Сотни бутылок отличного вина — результат тяжелого труда на бесконечных просторах собственного виноградника. Каждый раз рассказ обрастал все новыми подробностями. Николай с удовольствием слушал, пытаясь примерить на себя родство с настоящими виноделами, тружениками. А где его корни?
Он до сих пор периодически задает себе этот вопрос. Найти бы ответ и успокоиться. Неизвестность бередит душу, лишает покоя. Николай никому не рассказывал о том, что, лежа на больничной койке, он развлекал себя фантазиями о настоящих родителях. После двух-трех попыток представить себе их лица, манеру говорить испытывал муки совести. Почти двадцать пять лет он носит фамилию Деревских, а значит, ему больше не нужно фантазировать. Кто для него более настоящие, чем те, кто его вырастили и заботились о нем все эти годы? У него есть семья. Есть корни. Пора перестать мучить себя.
