Сросшиеся с ним - Кайли Кент
Теперь я боюсь, что, когда он проснется… если он проснется… нет, именно когда он проснется… я боюсь, что он не узнает, кто я. Я была в его жизни всего несколько месяцев. Может, сначала он должен увидеть Зака или Эллу, они ведь его семья. Что мне делать, если он меня не вспомнит?
Он влюбился в меня однажды, и то, когда я изо всех сил старалась его оттолкнуть. Я могу заставить его влюбиться в меня снова. Я думаю. Возможно. Надеюсь. Прошло всего несколько месяцев, но я уже не знаю, кто я без Брэя.
Вообще-то, знаю. Это ложь. Без Брэя я снова стану замкнутой, испуганной девочкой, какой была раньше. Я вернусь к тому, чтобы быть окруженной людьми, но испытывать глубокое одиночество. Я вернусь к роли веселой Райли, которая для посторонних не имеет ни малейшего значения, а внутри тихо умирает.
Я чувствую, что все больше и больше разочаровываюсь во врачах. Они ходят вокруг, смотрят то на одно, то на другое, но не могут его вылечить. Мне хочется кричать и швыряться вещами. Я хочу топать ногами и закатывать истерики, требовать, чтобы его разбудили. Но я знаю, что это не сработает. Зак уже пытался. Сканирование Брэя показало, что его мозг реагирует на наши голоса. Алисса говорит, что мы должны продолжать прикасаться к нему и разговаривать с ним, потому что он слышит все, что мы говорим. Так что я так и делаю. Я рассказываю ему все, почти всю историю своей жизни.
Но я не рассказала ему о Дилане. Он знает, что у меня был брат. Он знает, что тот, очевидно, умер; он возил меня в тюрьму и на кладбище в первое воскресенье месяца. Он возил меня в тюрьму. Дважды он придумывал предлог, что ему нужно навестить своего друга, который сидел в той же тюрьме, что и мой отец, — его визиты всегда совпадали с моими. Он отвозил меня на кладбище, даже не спрашивая, останавливался и час ждал меня, прислонившись к машине, а разговаривала с Диланом.
Брэй никогда не жаловался на долгое ожидание и не задавал вопросов о моих визитах. Не потому, что ему было неинтересно — я знала, что это не так. Он просто ждал, когда я буду готова поговорить об этом. Но в том-то и дело, что я не думала, что когда-нибудь буду готова. В моей душе столько гнева, печали и сожаления по поводу смерти Дилана.
Я жду, пока врачи и медсестры покинут палату, затем забираюсь на кровать и прижимаюсь к Брэю. Мне все равно, что меня постоянно отчитывает медперсонал. Он мой парень, и если я хочу лежать с ним в постели, то, черт возьми, я это делаю. Одна медсестра совершила ошибку, отчитав меня за то, что я делаю, в присутствии Зака. Скажем так, эта медсестра ушла в слезах.
За последние два месяца мы с Заком стали ближе. Он стал заботливым и сострадательным по отношению ко мне, как никогда раньше. Поначалу это было немного странно, ведь мы делали вид, что ненавидим друг друга, хотя на самом деле это никогда не было правдой. Теперь он относится ко мне так же, как к Элле и Алиссе. Он постоянно спрашивает, не нужно ли мне что-нибудь, постоянно присылает мне еду сюда, в больницу. Холли даже сказала мне, что он пытался дать ей свою модную черную карточку, чтобы она купила мне одежду, туалетные принадлежности и прочую женскую ерунду, которая мне нужна.
Она посмеялась над ним и сказала, что нам не нужны его деньги. Мы и правда не нуждаемся. У нас обеих есть небольшой трастовый фонд, о котором позаботился наш отец, мы получили его, когда нам исполнился двадцать один год. Алисса и Сара знают об этом, но мы не склонны это афишировать. Я даже думаю, что Холли никогда не прикасалась к нему. У меня был период, когда я тратила так, будто я Ариана Гранде, но потом я опомнилась и перестала.
Зак также продолжал платить мне зарплату в клубе, хотя с того дня я не появлялась там. Я говорила ему, что ему не нужно это делать, что я этого не заслуживаю. Он ворчит на меня и говорит, что все равно заплатит, и чтобы я не спорила с ним по этому поводу, потому что это бесполезно.
Как только мы выберемся из этой больницы, я планирую каким-то образом все вернуть. Даже если мне придется снять все деньги и бросить пакет с деньгами в его почтовый ящик, он получит эти деньги обратно. Я не содержанка и никогда ею не была. Просто у меня пока не было сил спорить об этом.
Свернувшись калачиком под боком у Брэя, я наслаждаюсь покоем, нарушаемым только звуками аппаратов. Все ушли совсем недавно. Именно такие моменты мне нравятся больше всего — возможность свернуться калачиком рядом с Брэем. Прикоснуться к нему, почувствовать, что он все еще здесь. Говорить с ним и рассказывать ему обо всем, что придет в голову.
На днях я рассказала ему о том времени, когда нам с Холли было по тринадцать лет. Был мальчик, мы играли в «Семь минут на небесах», и на Холли показала бутылка. Она должна была пойти в гардеробную с мальчиком, в которого я была сильно влюблена. Холли ни за что не стала бы целоваться с мальчиком, который мне нравился. У нас были совершенно разные вкусы на парней. К тому же есть еще и кодекс сестер. Мы зашли в ванную, переоделись, вернулись, и я пошла в гардеробную. Это был мой первый поцелуй, и он был совершенно ужасным.
Когда я рассказывала ему эту историю, я могла поклясться, что почувствовала движение его руки. Я позвала медсестру, и она сказала, что, скорее всего, это было просто непроизвольное подергивание. Я ей не верю. Я заставила его отреагировать, я знаю это. В последнее время я все чаще чувствую эти маленькие подергивания. Они не могут ничего не значить. Я не верю в это.
Сделав большой вдох, я вдыхаю его одеколон. Я распыляла его на подушки, на него, на одеяла. Просто чтобы окружить себя его запахом. Это странно успокаивает.
— Брэй, ты можешь просыпаться. Все ушли домой на
