Грань - Фло Ренцен
Йонас, обычно чуждый до расстройств, поедает меня глазами, как будто хочет как можно больше отхватить от дефицитного десерта, прежде чем тот уберут окончательно. Вид у него, конечно, жалобный, даже страдальческий. Только пусть кто-нибудь другой его жалеет — я жалеть так и не научилась.
— Девчат, давайте че-нить замутим, — скулит он, очевидно, не в силах поверить, что сейчас я ускользну от него.
— Не-е-е, мы устали, — с пьяным хохотом отмахивается Рози.
Я — вот пьяная дылда — одной рукой «вишу» у нее на шейке и бормочу нечленораздельно: «мгм-м… устали…»
— Поехали отдохнем, — предлагает кто-то.
— Не-е, мне еще ее отвозить… — эта говнючка берет надо мной шефство. Отклоняя назойливые предложения Йонаса «проводить», Рози запихивает нас с ней в такси и везет к себе ночевать. Отсюда к ней ближе.
Остаток «вечера» я помню смутно — кажется, сама доковыляла к ней по лестнице, туфли в кулаке. Оттуда — густая, ровно-бархатная ночь.
* * *
Ближе к обеду просыпаюсь в незнакомой квартире в обнимку с чем-то теплым — это Рози.
— Привет, красотка, — шелестит мне она, сонно отирая остатки не смытой косметики.
Мы с ней в одном нижнем белье, причем, давлюсь от смеха, на ней — мое, а на мне — ее.
— Привет, шалопай, — говорю. — А у тебя удобный лифчик.
— А у тебя — трусики. А лифчик твой мне всю правую отдавил.
— Спала бы без лифчика.
— Косая была, снять не догадалась. Лови.
Обмениваемся «нательным». Целоваться больше не тянет.
— Слушай, — зеваю я. — Я там вчера не хулиганила?
— Да нет… — робеет-смущается Рози. — А могла бы?..
— Да мало ли… я сто лет так не на… — тут до меня доходит: — Сахарок, да я ж про выпивку! В смысле, плохо мне не было?..
— А-а-а… — тянет Рози с обрадованным облегчением.
Теперь мне все-таки хочется ее расцеловать, и я заключаю ее, полуголую, в объятия и ласково целую.
— Рози, ты — а-гонь, а наши вчерашние поцелуи — это просто сказка. Ты очень красивая девочка, но…
— …но тебе нравятся мужчины, — с готовностью кивает она, тоже меня обнимая.
— Мне нравятся мужчины.
— Мне тоже. И ты тоже очень красивая девочка.
— Умничка моя. За «девочку» — отдельное спасибо. Пойдем завтракать. Я угощаю.
* * *
Уезжаем на поздний бранч. Нигде ничего не находим и двигаем в ДольчеФреддо. И офигеваем — тут открыто, а сегодня дают не только мороженое.
— О-о, какие люди, — радуется хозяин. — Приветствую очаровательных дам.
— Это мы очарованы, — тянет Рози, — что у тебя сегодня такой выбор.
— Это я специально для вас. Как чувствовал.
— Давно устраиваешь бранчи? — интересуется Рози.
— Пару месяцев, как.
— Идет?
— Посмотрим. Кто его сейчас знает, по нынешним-то временам. А я подумал: дай, попробую.
Рози кивает с одобрительной улыбкой, а он — так вообще места себе не находит от счастья. Кажется, она никогда так много с ним не разговаривала.
— Возьмите ковриг, пока есть, — суетится хозяин.
— Ковриги! — чуть ли не хлопает в ладошки Рози, а хозяин улыбается ей с умилением.
— Вот сюда садитесь… — он «уходит» засидевшихся: — Die Herrschaften, господа же уже всё?.. — и присаживает нас.
— Ты неужели сам все это?.. — восклицает Рози, когда набираем завтрак, а хозяин только польщенно кивает, просит не забывать еще и про омлет с грибами.
Рози поясняет, что в Румынии таким и завтракают, а я нахожу, что после вчерашнего это «самое то».
— Сказала б ему, чтоб бросал мороженое и полняком на кафешное переходил, да только куда мы с тобой ходить-то будем?.. — шепчет мне Рози, а я лишь молча киваю, уписывая за обе щеки.
Рози наблюдает за мной и взгляд у нее вдруг становится какой-то странный, я бы даже сказала, сострадающий.
— Ты чего, сахарок?.. Я тебя часом не расстроила, хм-м?.. Когда отшила сегодня утром…
— Хей, это я тебя отшила… — смеется она. — И насчет мужчин я по-серьезке.
— Да я-то тоже. Что мы там вчера еще вытворяли-то? Не стриптиз же друг дружке устраивали?
От слова «стриптиз» за соседним столиком троица мужиков-парней с налитыми кровью глазами начинает заметно ерзать на стульях.
— Я-то и сама плохо помню. Просто показ нижнего белья, — хихикает она.
«Соседние» и вовсе смолкают и, не стесняясь, развешивают уши.
Рози видит это и, взяв меня за руку, понижает голос:
— Да нет… ты потом… плакала в кровати. Навзрыд прям.
— Какой кошмар, — сокрушаюсь я искренне. — Пить надо меньше. Тебе еще и утешать меня пришлось?.. Прости, а.
— Да ерунда, ты что. Слушай, тебе прям так плохо?
— Сразу «после» было плохо, — признаюсь просто. — Очень плохо.
— Зря мы, значит… ну, вместе с Каро… пакт стряпали…
— Смешная. И пакты ваши смешные. И без пактов ваших все состряпалось. Кстати, у меня к тебе просьба: за моей спиной больше не мути, ладно? Я сама во всем разберусь. И с Каро разберусь — коза, все никак старое забыть не может.
— Ты не рассказывала, — замечает Рози.
— Нечего рассказывать — сто лет назад было. И по отношению к ней, скорее, не было.
— Она, между прочим, говорила мне, мол, когда-то ты встала у нее на пути, но тот твой поступок не имеет ко всему этому никакого отношения.
— «Поступок»! Сама себе не врет пусть, — сержусь я. — И пусть не думает, что тебе врать может.
Рози снова смотрит на меня с сожалением:
— И спросить боюсь… ты его все-таки…
— …и правильно, не спрашивай. Все проходит. И все пройдет.
— А теперь тебе как?
— А теперь мне никак.
— Я не про похмельный синдром.
— Я тоже. Слушай, мне реально ничего не надо, — говорю вдруг с неожиданной для самой себя решительной серьезностью. — Ничего и никого.
— Конфет… да это… печально очень…
— А как я до него жила? — осведомляюсь.
— Ты у меня спроси, мне со стороны видней было. Такое слабонервным не показывают.
Тогда я поясняю — для нее ли, для себя ли самой:
— Так, как с ним, уже не будет. А с ним я не могу.
Рози, кажется, не в силах вынести сокрушающего удара этой горестной «истины». Выражение лица у нее такое, будто она вот-вот разревется и полезет меня жалеть.
Она тихо спрашивает:
— Не жалеешь, что…
— …не прогнулась под него? Не-а. Он бы тогда со мной совсем по-другому стал.
— Как с ней?
— Черт его знает. Да ладно, хватит о нем. И обо всем. Жизнь не только из этого состоит, — ободрительно улыбаюсь ей — или себе.
Нам пора.
— Девчонки, заняты? — догоняют нас в дверях. — Any plans for today’s Sunday?
