Сожги меня дотла - Натализа Кофф
А поскольку процесс рыдания у Люси был действительно весьма громким, то женщина не сразу расслышала, как по комнате кто-то ходит.
Пришлось поднять голову, а рукавом стереть слезы с щек.
По ее небольшой, но уютной кухне расхаживал Дусмадис. И так по-хозяйски расхаживал. То вазу отыскал для цветов. То тарелки. И все это на стол составлял. Вынимал из многочисленных пакетов упакованные блюда и ставил все аккуратно на столешницу. Даже вино открыл, оставив «подышать». Более того, у этого продуманного наглеца и свечи имелись. Так же молча Платон вынул зажигалку из кармана и поджег их.
– Ты не отвлекайся, раз приспичило, – кивнул Платон на сложенные Люсины ладони.
Люся нервно рассмеялась. Надо же, какой умный. Но плакать расхотелось. Да и как здесь плакать, если на столе у Люси целый пир из деликатесов? Пусть Люся и умела готовить. Однако кто же откажется от таких аппетитных блюд?
– Глупая я. Да? – шмыгнула носом Люся.
А Платон сел напротив женщины. Взглянула на Люську как-то странно, снисходительно даже. Качнул головой.
– У девчонок всегда свои заморочки, – выдал Дусмадис. А Люся рассмеялась. Уже громче, открыто, заразительно.
– Я на минутку, – смущенно пробормотала Люся и юркнула из комнаты в коридор, а там и в свою спальню.
Уже там, трясущимся руками Люся умывалась ледяной водой. Пыталась впихнуть себя в то самое нарядное платье. И даже чулки раздобыла. Помирать, так с музыкой. Волосы распустила, растрепала. Ничего вроде бы. Терпимо. Если учесть, что Люся сто лет не задумывалась о своей внешности.
И вот, через двадцать минут Люся вернулась к Платону.
А Дусмадис все так же сидел за столом. Вино он уже пригубил. Исключительно в целях дегустации. Но, увидев Люсю, пришлось залпом опрокинуть весь стакан до последней капли.
Решительно так. Жаль, что не очень крепкий напиток. Ему бы сейчас чего-то погорячее, чтобы хоть как-то унять взбунтовавшие чувства.
Потому что Люся была прекрасна. Пожалуй, красивее он и не видел.
Яркая, выразительная, взгляд так и липнет ко всем изгибам. И к этим ее кудряшкам игривым.
Черт раздери!
Платон со звоном поставил фужер на место. Рывком поднялся на ноги.
– Люся! – вышло сипло, но потом, прочистив горло, Платон вновь посмотрел на женщину и решил, а чего тянуть, не дети уже давно. – У меня недавно дочка вышла замуж. Работаю я на Адамиди. Знаешь же их? Женат я не был никогда. И нет никого. И у тебя ведь нет? Я все про тебя знаю.
А Люся молчала. Хлопала ресницами и молчала.
– Умный какой, – наконец, пробормотала Люся.
– Что есть, то есть, – усмехнулся Платон, а потом не до смеха как-то стало, дух перехватило от того, как Люся на него посмотрела.
А взгляд зацепился за босые ступни, затянутые темным капроном. А он сам был все еще в туфлях. И ростом на целую голову выше ее. Даже, пожалуй, больше.
– Ты зачем колготки надела, а, Люська? – прохрипел Платон первое, что пришло на ум. И на хрена, спрашивается, вопрос этот задал?
– Это чулки, – так же сипло ответила Люся.
Чулки? Чулки! Охренеть просто!
И как-то все размытым вдруг стало. Потянулся, прижал, вдохнул нежный запах чего-то сладкого, легкого.
И не до смеха совсем. Не до разговоров. И только фразы:
– Я тяжелая!
– Глупости!
– У меня давно никого…
– Понял…
И жадные касания, стоны, скрип старенькой кровати, на которой Платон с трудом уместился. Но никто не жаловался. Разве это так важно, когда после стольких лет два сердца нашли друг друга?
А после, когда Люся, смущенно улыбаясь, сидела в кольце мужских рук, закутанная в простыню, Платон собственноручно кормил и поил свою женщину. И опять полились разговоры, воспоминания, смех, робкие признания.
А Платон старался подальше двигать от себя мысли о том, что именно он не разглядел тогда, много лет назад, он виноват. Ведь могли бы уже столько времени быть вместе. И дети у них могли бы общие родиться. Машка вполне могла бы быть от Люси, а не от той, другой, не любимой и давно забытой.
И Клим был бы его, Платона, сыном.
И будто вселенная услышала его мысли о пацане, дверь неожиданно распахнулась, заставив Люсю вздрогнуть. А мальчишеский голос громко поинтересовался:
– Ма? А ты чего, дома? Вроде же уезжать собралась.
Люся готова была провалиться сквозь землю. Куда бежать? Спальня ее – через коридор. Сын все равно увидит. И почему она не подумала одеться? Ведь Платон брюки надел, рубашку набросил на плечи, просто не застегнул. А она – дура мечтательная, совсем мозг высох!
Однако Дусмадис держал ее крепко, прижимая к себе руками. Да и прятаться поздно. Клим уже вошел в комнату и замер, рассмотрев их двоих во всей красе.
– Здравствуй, Клим, – поднялся Платон на ноги, а Люсю усадил на свой стул. Протянул руку парню. – Мы с твоей мамой поженимся скоро. Можешь звать меня Платоном.
– А может, сразу «папой»? – скривился мальчишка, но руку пожал.
Люся смотрела на то, как ее сын изучает ее мужчину. Не пасует перед Платоном. А ведь Дусмадис был и выше, и сильнее, и старше. Платон вообще был крупным мужчиной, а Клим – еще мальчишка совсем, пусть и тоже обогнал всех сверстников в росте и шириной плеч. Но мальчишка ведь.
– Это как получится, – усмехнулся Платон. – Ставь тарелку, ужинать будем.
Клим вскинул брови. А Люся так и ждала от сына какого-нибудь фокуса, язвительного замечания, или скандала. Ведь не приводила она раньше никого в дом, да и некого было приводить. Сын привык, что мама – на сто процентов принадлежит ему одному.
А здесь…
– Вы уж учтите, что ем я много. Прокормите? – хмыкнул Клим, но за тарелкой пошел.
– Справлюсь, не переживай, – рассмеялся Платон, а Люся, наконец, юркнула в спальню, чтобы переодеться. А, вернувшись, застала своих мужчин за спором.
И не так, чтобы скандал завязался, наоборот, беседовали о своем, сугубо мужском. А у Клима глаза сверкали азартом. Мальчишка смеялся, спорил, ел. А между делом промелькнула фраза:
– Нет, у мамы пироги вкуснее!
– Глупости, – рассмеялась Люся, присела на свободный стул.
А Платон, уже успев застегнуть рубашку, вдруг совершенно серьезно взглянул на Люсю.
– У мамы твоей не только пироги вкуснее, она и сама вся замечательная, – скупо проговорил Платон, а вот Люсю ближе подтянул, устроив свою руку на спине своей женщины. А сам продолжил о чем-то говорить с Климом.
Люся вполуха слушала мужские разговоры и ловила себя на мысли, что сто лет не чувствовала себя такой счастливой. Нет, хорошо, что она не пошла в
