Самая настоящая Золушка (СИ) - Субботина Айя

Я потихоньку шагаю до самого конца коридора, только раз шарахнувшись в сторону от официанта. На минуту кажется, что он поднимет шум, сдаст меня с потрохами, но у парня глаз наметан: он просто окидывает меня взглядом с ног до головы, усмехается и говорит:

— Они уже такие, как нужно, сестренка. Бери готовенькими. Только не продешеви.

Сначала даже хочется возмутиться, потому что он явно принял меня за проститутку, но, слава богу, мозг вовремя подает правильные сигналы: какая разница, что думает ноунейм? В конце концов, это он разносит по залу шампанское стоимостью пятьдесят тысяч за бутылку, но пить-то его буду я? Золушка я или как?

Удивительно, но я сразу замечаю Морозова в толпе.

Он как-то бросается в глаза: уже не молодой, с заметной сединой на висках и белыми нитками в каштановой шевелюре, слишком модной, как для его возраста. Он явно молодится, но делает это почти незаметно, не нарываясь на гадкие шуточки. Как раз о чем-то беседует с женщиной лет сорока. Этакая «отрицающая гламур» стареющая красотка. Она даже говорит, едва разжимая губы. Просто удивительно, как окружающие ее люди до сих пор не впали в повальный сон: меня даже издалека тянет зевать. Но судя по тому, как изредка «случайно» прикасается к локтю Морозова, она здесь за тем же, за чем и я: поймать свое печенье с предсказанием «Завтра у тебя начнется богатая сытая жизнь».

И все-таки, как бы я ни храбрилась, к такому повороту событий оказалась совсем не подготовлена. Мы с Машкой придумали идеальный план: она рассказала мне все о том, что любит Морозов, на что он падок и как к нему лучше «подкатить», но ни слова не сказала о том, что делать, если это золотое дерево уже будет окучивать другая старательница.

Мой мозг вдруг отказывается работать. Обычно я могу молниеносно перестроиться, мигом понять, как изменились обстоятельства, какую выгоду я могу получить и как уменьшить риски, но сейчас у меня нет ни единой мысли. Потому что все это — блеск, роскошь, красота — не мой мир. И я не знаю, по каким правилам играют люди из Богемы. А когда первый раз выступаешь на большой сцене, не очень хочется стать той самой «фальшивой скрипкой».

Хорошо, что Машка замечает меня первой и начинает страшно таращить глаза, делая вид, что ее попытки кивать в сторону Морозова — чистое совпадение, потому что защемило шею и случился нервный тик. Я поджимаю губы и пытаюсь — надеюсь, не так же криво — дать понять, что мое место уже занято старой вешалкой. Подруга быстро оценивает ситуацию, что-то шепчет на ухо своему папику и быстро идет в мою сторону, по пути прихватив бокал с шампанским.

— Пей, — приказывает генеральским тоном, и я выпиваю все почти в два залпа.

Пузырьки режут горло, на глаза наворачиваются слезы, но я быстро обмахиваю себя ладонью, чтобы не поплыл макияж, над «натуральностью» девочка из салона корпела целый час. Удивительно, как много готовы платить женщины за то, чтобы тонна косметики на их лице выглядела так, будто они с детства не приучены к тональным кремам и карандашам для бровей.

— Ну и долго ты собираешься тут сидеть? — Машка смотрит на меня так, будто я созналась в тяжком преступлении. — Пока та потасканная бабенка не уведет твой приз?

— У нее неплохо получается, — тосклив цежу я, разглядывая, как Цапля с лицом английской королевы уводит Морозова в более тихую часть зала. Теперь их почти не видно.

— У нее получится еще лучше, если ты и дальше будешь корчить из себя одуванчика.

— А что ты предлагаешь делать?! — Я нервничаю, переступаю с ноги на ногу и вдруг осознаю, что нога выскочила из туфли, и если я немедленно не нащупаю ее пяткой, то завалюсь набок, как сломанный стул. Хорошо, что успеваю вовремя спохватиться и спасти ситуацию.

— Для начала перестань дергаться. У этих мужиков, знаешь ли, нервотрепки хватает и на работе. Твоя кривая улыбка уж точно никого не вдохновит на подвиги.

Она говорит правильные вещи. И я понимаю это умом, но вся моя смелость и решимость внезапно куда-то исчезают, стоит представить, что Цапля отошьет меня, стоит сунуться к Морозову даже с невинным «Привет, я читала ваше интервью в „Форбс“».

Быть посмешищем — мой самый большой страх.

— Катя, ты меня слышишь? — Подруга щелкает пальцами у меня перед носом, изображая доктора из крутого сериала про «Скорую помощь». — Прекрати вести себя, словно девочка, которая пришла найти бездонный кошелек. Ну говорит она с ним — и что? Чем она лучше?

— Спорим, что на ней точно не чужое платье? — нервно хихикаю я.

— Будешь и дальше корчить из себя невинную овечку — своего у тебя точно не будет.

Машка подзывает официанта — того самого парня, который только что назвал меня «сестренкой», берет у него еще пару бокалов и кривится, когда тот пытается ей улыбнуться.

— Как надоели эти ресторанные мальчики, — с вселенской тоской говорит она, всучивая мне новую порцию дорогих пузырьков в янтаре. — Абсолютно не видят берегов.

— А что ты будешь делать, если твой Сорокин тебя бросит? — спрашиваю я, на этот раз лишь пригубив напиток. Я так нервничала, что перестала есть со вчерашнего дня. Даже от выпитого минуту назад шампанского уже кружится голова. Или это я себя накручиваю? — Если он вдруг решит, что ему нужны «свежие впечатления»?

Машка так выпячивает губы, словно весь ботокс и гиалурон у нее под кожей внезапно схлынул ниже носа.

— Поверь, подруга, не так много найдется желающих возиться с его «богатством», которое, между нами девочками, уже давно на пол шестого.

Я не люблю пошлые шутки, но сейчас она разряжает обстановку, и мы тихо посмеиваемся над тем, что даже у людей, владеющих миллионами, есть болячки простых сметных.

Глава сорок седьмая:

Катя

Я неторопливо, шагая через зал с видом удивленной Алисы, направляюсь в сторону Морозова. В голове ужа давно готова фраза для непринужденного знакомства, а третий бокал шампанского порядком усыпил нервы.

Я — красавица.

На мне платье от «Диор» и туфли от Джимми Чу.

Никакая стареющая милфа с лицом цапли мне и в подметки не годится.

От меня пахнет свежестью и молодостью, а не нафталином, пусть и от «Шанель».

Сегодняшняя смелость вернется мне в будущем нашей с мамой обеспеченной жизнью.

— Добрый вечер, Александр Николаевич, — улыбаюсь я, умело миксуя коктейль из толики восторженного удивления и счастья. Пусть думает, что увидеть его вживую — лучшее, что случилось со мной с рождения.

— Прошу прощения? — Морозов приподнимает одну бровь, а его спутница сразу обе, отчего складки на ее лбу превращаются во вспаханное поле.

Я протягиваю ладонь для рукопожатия и называю свое имя:

— Екатерина Белоусова, первый курс филфака МГУ.

— Изучаете классиков?

— Пытаюсь, — невинно улыбаюсь я и отпускаю старую и ходовую среди студентов шутку про Достоевского и Гоголя.

Морозов искренне посмеивается и как будто собирается что-то сказать мне в ответ, но его спутница вдруг вторгается в мой план. Причем буквально — придвигаясь ко мне, чуть не протыкая своим длинным носом.

— Это все очень хорошо, Катя, но мы с Александром как раз обсуждали очень важный вопрос, и ваше случайное вторжение было очень грубым.

Она нарочно выделят интонацией «случайное», намекая, что прекрасно понимает, чего ради я появилась в ареале ее охоты. Проблема в том, что мне все равно. Даже львов, которые живут и охотятся на своих территориях много лет, рано или поздно выживает молодняк.

— Я прошу прощения, — тушуюсь, прячу взгляд в пол. Пусть она выглядит истеричкой, а я примерю роль несчастного котенка. — Просто хотела сказать, что ваше интервью в «Форбс» поразило своей искренностью и самоиронией. Состоятельные люди редко позволяют себе смелость искренне пошутить над своими ошибками.

— Я не был бы тем, кем стал, если бы не умел посмеяться над собой, — охотно поддерживает тему Морозов. — Но, Катя, позвольте: зачем хорошенькой молодой студентке филфака читать эти занудные журналы?