Сесилия Ахерн - Игра в марблс
– Мы тебе кое-что принесли, – говорит Энгюс, когда смех стихает. – Одна партия, и мы пошли – если доктор Лофтус не против?
– Я всецело за.
– Та-дам! – Дункан предъявляет на всеобщее обозрение «Препирательства».
Когда кто-то из членов большой семьи уезжает или умирает, меняется расстановка сил. Все как бы перемещаются, занимают освободившиеся места, принимают роль, к которой раньше только присматривались, или вынуждены бывают выполнять обязанности, которые вовсе не хотели брать на себя. Это происходит незаметно – все время такие сдвиги.
В ту неделю, когда Хэмиш сбежал из страны, а меня прорабатывали жандармы за то, что я был вместе с братом, когда он издевался над теми школьниками, мама точно обезумела. Она никого из нас не выпускала из дому, никуда не ходи, ничего делать не смей. Энгюсу она запретила даже сходить на школьный бал, и это уже было серьезно, тем более что Шивон обещала ему себя. За окном непрестанный дождь, мы уже поубивать друг друга готовы, тестостерон зашкаливает, все мы в двуспальном доме друг у друга на головах. Мэтти со своей стороны готов вышибить дух из сыновей и пасынков, и потому в сто первый раз за день удирает в паб.
Мне пришла в голову удачная мысль. Я уединился на час в углу нашей комнаты – больше негде посидеть спокойно – и взялся за работу. Дункан заявил, что я там дрочу, и огреб по башке от Энгюса – странное дело, впервые в жизни он за меня вступился. Кажется, и сам был удивлен, но стоял на своем, и мама – тоже впервые в жизни – не всыпала ему, потому что он сделал, по сути, ее работу, так что вышло – мама с Энгюсом заодно и Энгюс со мной заодно. Семейный расклад меняется, это сбивает с толку.
Я вернулся в гостиную с «Препирательствами» – сам сделал игру по описанию в моей книге. Настольная игра, играть можно даже вшестером, задача – провести все свои шарики от старта до финиша, в «дом». Шарики служат вместо фишек, можно пользоваться любыми шариками, лишь бы игроки отличали свои. Игра называется так потому, что когда шарик одного игрока попадает на поле, где уже находится шарик другого, то они «препираются», и первый шарик должен вернуться на старт. Мы с братьями тоже только и делаем, что препираемся с тех пор, как Хэмиш сделал ноги.
Мы садимся играть. Устраиваемся вокруг стола, мама и Мэтти глазам своим не верят: целый час тишины, мы воюем за настольной игрой. Первую партию выиграл Бобби. В марблс я всегда лучший, но в этой игре мои навыки ни к чему, все зависит от брошенных костей. Очаровашка Бобби всегда был везунчиком.
Мы играли весь день, каждый день неделю напролет, а потом маме надоело, что мы вечно болтаемся у нее под ногами, и она выпустила нас на волю. Так мы выяснили каждый свое место в доме, нашли «дом» не только в игре, потому что мы все это время были рядом, играли вместе, словно в карантине сидели, и научились жить без Хэмиша.
И теперь, спустя сорок лет, мы снова сели играть в моей палате. Не в самодельную версию, в настоящую, купленную Дунканом в магазине. Бобби и на этот раз выиграл.
– Надо же, счастливчик хренов, – удивился Энгюс. – Каждый божий раз.
Я катал шарики левой рукой, правая сторона тела у меня парализована, ею я владею плохо, не смог бы теперь щелкнуть по шарику, если бы захотел сыграть. Но приятно ощущать их в руке, туда-сюда перекатывать, мне нравится знакомый звук, с каким они сталкиваются и щелкают друг о друга. Ритмичный, успокаивающий звук.
– Простите меня! – сказал я братьям.
Они перестали препираться и уставились на меня.
– За все эти годы. За то, как я себя вел. Я очень виноват.
– Ой, да перестань, ни в чем ты не виноват, – ответил Энгюс. – Мы все… мы все были каждый своим заняты.
Я заплакал и никак не мог остановиться.
Доктор Лофтус вежливо попросил братьев на выход. Прощаясь, они ласково похлопывали меня по спине, по голове. Энгюс задержался, мой старший брат, ставший моим защитником, когда самый старший, мой покровитель и его недруг, сбежал. Он обнял меня, прижал, покачал в объятиях, он плакал вместе со мной, пока мои слезы не иссякли, и я так и заснул, обессилев.
24
Не сорить
Я веду машину, и я не могу дышать. Грудь сдавило, мускулы напряжены, я готова наорать на любого, кто не так на меня взглянет, а если кто-то вздумает маневрировать у меня перед носом, точно огребет. Я несусь в больницу, чтобы лицом к лицу выяснить все с отцом, хоть и понимаю, что зря затеялась. Он же ничего не помнит. И нам всем следует быть с ним ласковыми, не давить, не настаивать агрессивно, чтобы он вспомнил то, чего попросту не может вспомнить, потому что этим мы только его расстроим. Но меня распирает гнев. Выходит, все знали про эту женщину и про шарики – все, кроме мамы и меня. Самых близких. Нам, чтобы узнать это, понадобилась свалившаяся неизвестно откуда коробка с шариками. А чего еще я не знаю – о папе, вообще о своей жизни?
Я припарковалась возле больницы и вышла из машины. Парковка затихла, уже начало десятого, большинство посетителей давно отправились домой – кто гулять перед выходными, кто тихонько отдыхать.
Я только что не вышибла главную дверь и, уже несясь по коридору, начала притормаживать, чувствуя, как грудь распирают эмоции, которые не следует выпускать на волю. Что я творю? Не могу же я вот так ворваться к отцу, разволновать его, расстроить, загнать в стресс, вероятно, усугубить болезнь. Я даже не уверена, что смогу выстроить разговор. Я замедляюсь еще больше и останавливаюсь. Пахнет хлоркой. Успокоительный запах. Я не вылезала из бассейна с пяти лет. Это моя родная стихия, я погружалась в нее целиком, не надо ни с кем говорить, ничего объяснять, плывешь себе под водой. Мое убежище – и в детстве, и теперь.
Ноги замедлились, но разум все так же несется вскачь. Темнеет, на небе виднеется пепельно-черный лунный диск, поглядывает на меня, как я проведу свой день, этот удивительный день. И тут меня настигает главная мысль: может быть, я и в самом деле такой замкнутый, скрытный человек, потому что таинственным и ускользающим был мой отец? Унаследовала ли я от него свой характер? Никогда раньше я не задумывалась об этом, не воспринимала отца как загадочного, да и себя не считала замкнутой, пока Эйдан не поднял этот вопрос. Наверное, себя самого действительно не узнаешь, пока кто-то другой не узнает тебя по-настоящему. Сегодняшняя моя миссия давно перестала быть поиском недостающих шариков, она превратилась в поиск того человека, которому они принадлежали. Но я не сразу поняла, что, вглядываясь в отца, я вскоре начну по-иному видеть себя. И то, что я увидела, меня не порадовало. Все открытия пока что были скорее огорчительными. Из-за них мне так трудно дышать.
