Кэтлин Флинн-Хью - Больше чем блондинка
Мне очень нравится наблюдать за прохожими, гадая, откуда каждый из них приехал. Ведь коренных ньюйоркцев раз-два и обчелся… Вот, например, щупловатый паренек в тертых джинсах и черной футболке-поло, явно купленной в бутике Хельмута Ланга за семьдесят пять долларов. Бьюсь об заклад, он из Мэриленда! А затянутая в черную кожу девушка с колечком в носу? Да у нее на лбу написано «Нью-Джерси», ну, или «Филадельфия». Папочка, наверное, какой-нибудь врач, а мамочка сидит дома и по сто раз на дню звонит, проверяя, что доченька жива и здорова. Как ни странно, большинство из моих догадок верны. Откуда такая проницательность? Оттого, что много лет слушаю чужие истории. Иногда посетительницы рассказывают то, что ни одному психотерапевту не доверили бы. Другого выхода нет – приходиться слушать…
Я всегда хотела стать колористкой. В Википими у мамы небольшая парикмахерская, она же салон красоты. Знаете, какие названия чаще всего дают провинциальным заведениям? Что-нибудь французское: «Бель», «Прованс», «Версаль». Что общего между Википими и Версалем? Ровным счетом ничего, поэтому мама и назвала свой салон «У Дорин». Просто, честно и ясно. Именно такой и была моя мама. Я выросла с твердым убеждением, что посещение салона красоты – жизненная необходимость. Новая шуба и стоматолог могут подождать! У большинства маминых клиенток не осталось своих зубов, зато волосы содержатся в образцовом порядке.
Помню, как играла в салоне еще до того, как он стал называться «У Дорин». Первую хозяйку звали Мейбл Смит. Она умерла, когда мне было одиннадцать, и парикмахерскую по весьма сходной цене купила мама. Подписав закладную, она принесла домой длинную деревянную дощечку, которую мы с младшей сестрой Мелоди выкрасили в белый цвет.
– Какое же название придумать?
– Может, «Фолли»? – предложила Мелоди.
Мы с мамой непонимающе на нее уставились.
– Ну, сокращенно от «фолликул», – захихикала сестра.
– А что такое фолликул? – поинтересовалась я.
Мелоди на год моложе, но уже перепрыгнула через класс, а математику изучала по университетской программе.
– Это совсем не важно, Джорджия, – проговорила мама. В то время у нее еще были длинные волосы, которые она собирала в конский хвост.
– А что бы папа сказал? – невинно спросила Мелоди.
– Какая разница? – чуть слышно отозвалась мама. – Разве его это касается?
– Придумала! – тут же закричала я, готовая на все, только бы не видеть маму несчастной, что случалось всякий раз, когда Мелоди или я заговаривали об отце.
Папа ушел, когда нам с сестрой было восемь и семь соответственно, и деньгами нас не баловал. Однажды я назвала его ублюдком, и мама дала мне пощечину. «Твой отец нас оставил, но это еще не дает тебе права выражаться, как невоспитанная грубиянка». «Невоспитанная грубиянка» в ее устах звучало как самое страшное ругательство. Я прикусила язык и папу больше не вспоминала.
– Тогда назовем салон в честь тебя! – подала я новое предложение.
– Ну, не знаю… – засмущалась мама.
– Приходить-то будут к тебе, – настаивала я.
– Салон красоты «Дорин», – нерешительно произнесла новоиспеченная хозяйка.
– «Империя Дорин», – засмеялась Мелоди.
– Может, лучше просто «У Дорин»? – спросила я.
Мама на секунду задумалась, а потом впервые за долгое время улыбнулась.
– А что, по-моему, неплохо… Салон «У Дорин». – Она раскрыла объятия, словно приветствуя воображаемых клиентов. – Мы приведем вашу голову в порядок! Чем не девиз?
Мы с сестрой испуганно переглянулись, но мама уже приняла решение.
– Ну, девочки, за работу!
Вооружившись трафаретом, розовой краской и тонкой кистью, мы целых три часа выводили буквы, а украсив заглавную Д цветочками, вздохнули с облегчением. Теперь мама казалась счастливее, чем в те годы, когда с нами жил непутевый папаша.
Управлять салоном оказалось непросто, но мама старалась изо всех сил. Пытаясь хоть чем-то помочь, я стала для нее бесплатной моделью. В одиннадцать у меня были длинные пепельно-русые волосы, а к окончанию школы пришлось перепробовать все возможные прически: гладкое каре, паж, каскадную стрижку, прикорневую и спиральную химию с челкой и без.
– Зачем ты позволяешь так над собой издеваться? – вопрошала Мелоди. – Ты похожа на идиотку!
– А мне нравится! – уязвленно воскликнула я. В голове тотчас же заплясали ценные мысли: сама-то она на кого похожа? Очки с толстыми стеклами и сальные, неопределенного цвета патлы. Возможно, для Википими я идиотка, зато для Нью-Йорка или Лос-Анджелеса – самое то.
Как же объяснить Мелоди, что я чувствую, сидя в кресле парикмахера? Мне ведь все равно, в какой цвет красит меня мама, главное – ее внимание. Попробует начес, новый гель, сбрызнет лаком, потом отойдет на несколько шагов, наклонит голову, прищурится, оценивая результат… А еще Дорин не боялась экспериментировать. Когда провинциальные салоны только осваивали мелирование, она уже вовсю пробовала многослойное окрашивание.
Мама брала двадцать долларов за мытье головы и стайлинг, двадцать пять – за стрижку, шестьдесят – за окраску – по нью-хэмпширским меркам немало, но от клиентов не было отбоя. Салон был открыт с восьми утра до девяти вечера для удобства женщин с окрестных лесопилок, заводов и фабрик. В какой-то момент мама наняла маникюршу, но бедняжка не прижилась. Просиживая дни напролет в компании ярких бутылочек с лаком, она так и не обросла клиентами.
Уставшим на работе женщинам была нужна только Дорин и никто, кроме нее. Думаю, секрет ее успеха состоял не только в том, что она хорошо стригла. У Дорин имелся свой шарм. Я рано поняла: недостаточно быть хорошей колористкой; если к тебе не тянутся люди, ничего не выйдет. Мама умела разговорить и расположить к себе каждого. Для города, где нет психоаналитиков и никто никому не нужен, ее салон стал особым местом.
Иногда мама возвращалась домой за полночь, тяжело сгибаясь под грузом тайн и секретов всего города: пятнадцатилетняя дочь Джуди Джонсон беременна, мужу Марси Эпплби удалили почку… Под глазами Дорин залегли густые тени, кожа казалась прозрачной.
Мы с Мелоди, к тому времени старшеклассницы, приходили около четырех. Я готовила ужин, а к маминому возвращению разогревала ее порцию в микроволновке. Кухня была моим самым любимым местом во всем доме. На полу серо-голубая плитка, в центре большой стол, который мы купили на распродаже и выкрасили в синий цвет. Дорин всегда следила, чтобы на столе стояла ваза со свежими фруктами. Консервированные едят только «невоспитанные грубиянки».
Вот открывается дверь, и заходит мама, источая сладковатый запах лака для волос.
