Кристин Арноти - У каждого свой рай
– Ты говоришь, полюбовница?
– Да, полюбовница. Мать рассуждала вслух.
– Сердце, сосуды, суставы изнашиваются быстро… В пятьдесят пять лет мужчина меньше подвержен влиянию возраста, чем женщина, но он сдает к шестидесяти. И поделом…
Я представила отца в кресле-коляске.
– Тебе следовало развестись. Найти другого мужчину, чтобы устроить свою жизнь.
Она задумчиво смотрела на свою дымящуюся сигарету.
– Разрыв происходит сгоряча, – сказала она. – В большом, но красивом гневе. Как только начинаешь размышлять о своем будущем, все кончено. Не осмеливаешься. Хорошего мужчину на улице не найдешь. Поменять плохого на худшего? С какой стати?
Я никогда не могла понять причину своего порыва. Зачем я принялась врать маме, единственному существу в мире, которому я могла рассказать все? Чтобы она не сравнивала себя со мной? Неубедительный довод. Я дала волю своему воображению. Вместо того чтобы рассказать о своей беде, я попыталась собраться с духом, рассказывая ей небылицы.
– Я собираюсь бросить Марка…
– Что ты говоришь?
Она распознавала слова по движению моих губ, как глухонемая.
– Бросить Марка? Ты шутишь?
Порозовев от волнения, она ловко подбирала крошки, чтобы скрыть свою нервозность:
– Что-то случилось?
Нельзя маме рассказывать все, что придет в голову. Я должна тщательно продумать свое вранье, чтобы оно было правдоподобным. Устав от попыток придумать что-то толковое, я готова была провалиться… Мама воскликнула:
– Ты видишь, твою мать бросили, а теперь ты собираешься сделать то же самое со своим мужем?
У меня не было другого выхода, как продолжать врать.
– Я встретила очень хорошего человека…
– Лучше Марка?
– Он другой.
– Ты сошла с ума, связаться… Бросают в крайнем случае, и к тому же ради лучшего. Но ради «другого». Кто он?
– Американец.
Я фантазировала с наслаждением.
– Американец? – Она помолчала. – Я могла бы поклясться, что первым начнет изменять Марк. Он был слишком хорош. Слишком послушный. Тебя не беспокоило то, что по субботам он ходит по магазинам? В тридцать шесть лет ученый, красавец, погряз в быту, толкает тележку в универсаме и закупает лапшу на неделю… Это страшно… И кроме того, если бы он это делал для сверхсоздания, но не для преподавательницы из лицея!..
– Мама, к сожалению, я работаю. Мне хотелось бы тоже закончить свою работу по Фолкнеру. Но я не успеваю…
– Ты же сдала свою тему, чего ты хочешь еще? Еще один диплом – и у тебя вообще не будет мужчины…
Я начала злиться. – У тебя нет диплома, мама, и мужчины тоже.
Она выдержала удар стойко. Она справилась с собой, чтобы избежать разрыва, который мог бы нас разлучить, учитывая наше упрямство, на годы.
– А американец? Чего он хочет?
– Я точно не знаю.
– А ты?
– Побывать в Нью-Йорке. Обрести немного свободы. И самое себя.
– Ты мечешься в вакууме, Лоранс. Если бы у тебя были дети…
– Чтобы страдать так, как ты? – Я зашла слишком далеко. – Ты все еще сожалеешь о том, что у тебя нет внуков. Займись собой.
– Если мы не можем мирно разговаривать, – сказала она усталым голосом, – то нам лучше не встречаться. Некоторое время.
– Ты меня спроваживаешь? Она пожала плечами.
– Я никогда тебя не пойму.
– Мама, я пришла с наилучшими намерениями. Я тебе даже предлагаю деньги, если ты согласишься их принять, на отпуск. Я как бы возвращаю ту сумму, которую дал отец, чтобы я смогла провести два года в Нью-Йорке. Я их возвращаю, но тебе. Согласна? Пожалуйста, не будем ссориться…
Она наклонилась ко мне.
– Поговорим об американце.
– Его сын в моем классе.
– Я сгораю от любопытства, – сказала она.
Я сочинила красивую, но короткую историю.
– Он пришел в школу поговорить со мной. Мать размышляла.
– У американского мальчика не должно быть проблем с английским языком во французском лицее.
– Но у него были трудности. Мы понравились друг другу.
– Сколько ему лет?
– Я не знаю. Около сорока или чуть больше. Он мне подарил книгу об Уолте Уитмене… – Машинально добавила: – Американский поэт. Он мне прислал также огромное вечнозеленое растение…
Я сказала глупость. Если мать придет, она будет его искать.
– …которое я отдала на подкормку. У него на листьях были желтые пятна. Растение у цветочника.
Мама наблюдала за мной:
– Марк – очень хороший парень. Ты зря его бросаешь. Правда, он немного ленив…
Я вскрикнула.
– Ленив?
– Он производит впечатление ленивого. Он не особенно старается.
– Марк работает как сумасшедший, мама. Вечером он валится с ног от усталости.
– «Падает от усталости»… Вы всегда «падаете от усталости». Я считаю, что Марк…
Я резко оборвала:
– Исследователь высокого уровня.
– У него астрактная работа.
Она произнесла «астрактная», как если бы она сказала «сихиатр» вместо «психиатр». Я никогда не осмеливалась ее поправить.
– То, что он делает, не абстрактно. – Я подчеркнуто произнесла «б». – Это полезно для человечества, наука.
Кроткая, как агнец, мать продолжила:
– Он пополнел. Слегка округлившееся лицо делает его ленивым. На работе отдают предпочтение худым. – И добавила: – Я не сихолог.
«П» снова исчезло. Мама была не в ладах с некоторыми сочетаниями согласных.
– Мне кажется, что вы живете недостаточно…
– Как это? – Я защищалась. – А у тебя, мама, разве не напрасно уходят годы?
– Это совсем другое дело, – сказала она. – Я несчастна. Но вы, вы счастливы. В этом вся разница. Я считаю, что для счастливых людей ваш образ жизни не годится. Я субъективна.
Мне бы хотелось однажды подарить маме корзиночку согласных.
– Вы еще молоды.
– К счастью, ты признаешь хоть это…
– Но, – продолжала она, – вы делаете все время одно и то же. Зимой в лицее, летом в поместье в Ландах. Никаких путешествий. Однако без детей вы свободны.
Мама только что разрушила представление о нашей чете.
– Ты мечтала о другом, Лоранс.
– Точно. Я хочу изменить свою жизнь, а ты меня распекаешь. Ты не последовательна.
– С детства ты постоянно к чему-то стремишься. Я тебя знаю.
Фраза, которую никогда нельзя произносить перед своим чадом. Эта сортировочная, которой является чрево, породившее его, не должна объявлять окончательного суждения о нем.
– Послушай, мама…
– Я тебя слушаю.
Я уже представляла свой отъезд в Нью-Йорк. Возможно, существует еще целина, которую можно поднять. Чтобы убедить себя, я повторила:
– Я тебе дам денег.
– На путешествие, – сказала она.
Мне была невыносима ее безучастность, я бы предпочла открытую неприязнь.
