Людмила Маркова - Небо любви
— «Аэрофлот» — это прекрасная школа, и ни одна стюардесса или стюард в другой компании никогда не постигнет тех тонкостей, которые впитали в себя те, кто начинал здесь летать, кто стоял у истоков, кто испытал все сложности строгих квалификационных комиссий или оформлений разрешений для полетов за рубеж, — доказывала Марина своему мужу.
— Любовь моя, кто спорит, — удивлялся ее патриотизму Сережка Дроздов. — Но ты слишком растрачиваешь себя на работе. Вспоминай иногда, что у тебя есть муж, который жаждет внимания и любви.
— Сереж, ты должен понять, что от меня сейчас в службе многое зависит, — немного поумерила свой пыл Марина, и в голосе ее послышались нежные нотки, которым так умилялся Дроздов.
Однако он смерил супругу суровым взглядом и произнес:
— О работе больше ни слова. На меня-то ты не сможешь наложить дисциплинарные взыскания, хоть я и далек от твоего идеала бортпроводника. Ты, наверное, забыла, что когда-то сама работала простой бортпроводницей.
— Да, я была ею, но очень ответственно относилась к своему делу, — горделиво вскинула голову Марина.
— Ты устала, родная моя, — одной фразой прекратил прения голубоглазый красавец. — Иди ко мне, я тебя пожалею.
Сергей обнял тонкую фигурку жены и бережно прижал к себе. Марина сразу притихла и подозрительно засопела носом.
— Любовь моя, что случилось, ты плачешь? — удивился Дроздов.
— Пожалей меня, Сережа, крепче пожалей. Я так устала быть сильной, — хлюпало носом хрупкое создание.
— Господи, как же ты вымоталась на этой должности. Посмотри на себя — один нос и глаза. Ты моя славная, умная, любимая, ты моя самая красивая. Перестань, перестань реветь, — прямо ладонью вытирал ее слезы Сергей, — ну как мне тебе помочь, скажи?
— Просто будь со мною рядом и хоть иногда повторяй мне такие красивые слова.
— Если бы это были просто слова, — горько усмехнулся Сергей. — К сожалению, служба бортпроводников все чаще становится для тебя дороже родного мужа. Вот ты горишь на работе, от больничного отказываешься, когда следует лежать в постели, а сочувствуют-то мне, а не тебе. Считают, что ты и меня поучаешь.
— А разве я кого-то поучаю? — мгновенно высохли слезы на бархатном личике. — Я же просто требую от людей элементарных вещей: дисциплины, без которой невозможно выполнение нашей работы, знаний аварийно-спасательных средств и действий в аварийной ситуации, умения владеть иностранными языками, наконец просто культуры речи и поведения. Я так часто иду на уступки, закрываю глаза на мелкие нарушения, стараюсь как можно мягче объяснить людям, как правильнее вести себя, чтобы избежать конфликтов с пассажирами, чтобы создать доброжелательную обстановку, тепло, уют, комфорт на борту, чтобы люди сходили с трапа довольными и отдохнувшими.
— Фигня это все. Они не уйдут отдохнувшими после десятичасового перелета в Сеул или тринадцатичасового в Гавану, да вдобавок, если ноги затекают и спина болит, и болтанки вытряхивают последние силы, — перебил Сергей.
— Мы должны сделать все, что в наших силах, а то, о чем ты сейчас сказал, от нас не зависит, — убеждала мужа Марина.
— Мне не надо этого объяснять, я старше тебя и больше тебя работаю в «Аэрофлоте». Еще Капица говорил, что «руководить — это значит не мешать хорошим людям работать». Ты же иногда не отличаешь молодых, начинающих бортпроводников, которым нужны подсказки, и опытных, которых твои подсказки оскорбляют. — Голос Сергея стал жестким. — Между тем девчонки и ребята во время небольшого отдыха даже не могут посидеть в специально выделенных для экипажа нормальных, с откидывающимися спинками креслах, потому что они проданы пассажирам. В результате бортпроводники вынуждены проводить все это время в служебном кресле у туалетов или перед креслами пассажиров. А те обращаются к ним с просьбами и поневоле не дают даже на минуту глаз сомкнуть в ночные часы. Кто за это ответит? И почему только мы должны, а нам никто не должен? А то, что ноги сводит от усталости и спину ломит, и голова тяжелая, — об этом кто-нибудь задумывался?
— Мы сами выбирали такую работу. Я понимаю, что на Боинге-747 есть все условия для работы и отдыха в многочасовом полете. Там даже в кабине экипажа есть отдельная комнатка с двумя койками. Но что делать, если наша многострадальная родина не может предоставить нам такую возможность? Многие люди живут гораздо хуже и не ропщут. Говорят, что страдания возвышают, а боль очищает. Надо терпеть.
— Согласен. Надо. И все же вам, руководящему составу, следует больше заботиться о простых смертных, а не делать акцент на их ошибках.
— Ты не далек от истины, но не знаешь всего, о чем я рассказать не могу, просто не вправе из-за морально-этических соображений. Одно только хочу заметить, если я что-то требую, то и сама это исполняю. Нельзя курить на борту — не курю, терплю. Иногда рука дрожит после рейса, когда сигарету зажигаю.
— Ладно, давай закончим этот беспочвенный разговор.
— Давай, — миролюбиво согласилась Марина и положила голову на плечо мужа.
Сергей сразу оттаял. Но он не любил незавершенности и двусмысленности, поэтому поставил заключительный аккорд в разговоре.
— Любовь моя, я хочу, чтобы ты знала — несмотря на то что ты сейчас услышала критику в свой адрес, я ценю твои усилия, твои старания и твою увлеченность работой. И знай, как бы ни был тяжел наш труд, я не променяю его ни на какой другой. Все мы больны «Аэрофлотом». Только прошу тебя, Мариш, побереги себя. Я очень опасаюсь за твое здоровье.
— Спасибо тебе, любимый, — растрогалась Марина и с благодарностью заглянула в бездонную синь его глаз. Как же она любила мужа за умение найти для нее нужные слова, за ласку, за сочувствие, за любовь, за понимание того, что ей не так легко, как кажется на первый взгляд, и просто за то, что он рядом такой, какой есть — красивый, необузданный, неправильный, самоуверенный.
— Мариш, я слышал, что у нас скоро отнимут Гавану. Давай с тобой слетаем туда в командировку, отдохнем, позагораем, в море поплаваем и просто побудем вместе. Мы так редко теперь видимся. Давай, а?
— Отличная идея, тем более я давно туда не летала, — загорелись огнем ее карие глаза. Марина знала, что исполнителем очередной Сережкиной идеи будет, как всегда, она, но это нисколько ее не расстроило. Марина привыкла к такому раскладу, и он ее не тяготил. В Гавану разрешалось летать не чаще одного раза в год. Она уже побывала там в начале года, Сережка не был. Но, может быть, как инструктору ей пойдут навстречу, тем более не так уж часто она обращается с просьбами. — Любимый, мы обязательно полетим. Только не сейчас. На работе решаются вопросы, которые без моего присутствия решить невозможно.
