Наталья Штурм - Уж замуж невтерпеж, или Любовь цвета крови

Ой, подружки мои, че делаеца-то! Намек, что ли?

Мы безумно влюблены. Днем поехали с ним в магазин за шмотками. (Ну, сами понимаете, как я могла обойтись без шопинга?!) Там он меня оставил и вернулся загорать на пляж. Я походила-походила по бутикам и чувствую – не хочу ничего покупать, неинтересно, лишь бы его увидеть скорее. Ничего не купила, села перед входом в «Молл» на лавку и приготовилась ждать. Мы договорились, что он приедет за мной через четыре часа. И вдруг такси подъезжает, и он бежит ко мне. Представляете? Не стал загорать, все бросил и вернулся. Соскучился. Малыш! Я его так зову. Он любит меня безумно, а я его. Целую вас, мои красавицы.

С ужасом думаю о возвращении. Что будет дальше? Вернется к ним или останется со мной? Семья его сейчас отдыхает в Турции и возвращается через три дня после нас. Понятно, что жена увидит загар и визу в загранпаспорте. Что он скажет ей? Будет врать или признается? Окажется таким же трусливым, как большинство гуляк, или честно поставит все точки над «i»? Ой, девки, как мне вас не хватает!

В аэропорт за мной приехала Любушка-голубушка, моя наставница-продюсер.

Любовь Воронина была популярным в тусовке человеком, поэтессой, тонкой души леди, что, однако, не мешало ей материться так, что мужчины робели.

– Так, сразу едем во Внуково. Вылет через три часа, – проигнорировав моего спутника, сообщила мне продюсер. Действовала Любовь Григорьевна всегда быстро и безапелляционно.

– Познакомься, это Роберт, – перевела я ее внимание на моего избранника.

Любовь Григорьевна была старше меня, а значит, опытней. Она оценивала сразу и вслух.

– Хорош. Молод. Денег на шоу-бизнес даст?

Я смутилась:

– У нас это… любовь!

Люба схватила меня за руку и скороговоркой зашептала:

– Нормальный мужик, хуже одиночества ничего нет, нам пора, тебе еще надо домой заехать за костюмами, прощайся с мальчиком и бегом.

Невозможно было представить, что вот так просто мы сейчас расстанемся с Робертом. Невозможно было разорвать пополам то целое, которым мы стали за эти две недели. Он стоял рядом со мной, на моей стороне. Если бы он встал напротив меня – это проигрыш, если боком – нейтралитет. Он встал в единственно возможном для меня варианте – рядом. Мы были МЫ. А все остальные были – против. Отсоединиться и уйти было физически больно. Я представила, как он будет сидеть эти сутки у себя дома, и этот родной уют, эти занавески, утюги, ложки-чашки, диваны с пледами будут перетягивать его в привычную жизнь. Особенно страшной представлялась мне картина его встречи с дочкой. Когда она протянет ему в ладошке ракушки и скажет: «Папа, это я тебе собрала».

Мы с Робертом, как сиамские близнецы, бросились вместе догонять убежавшую вперед Любовь Григорьевну.

– Я никуда не поеду, – сообщила я ей бесстрашно.

– Ты что, мать, ох…ла? – Люба, как всегда, была точна в выражениях.

– Я понимаю, прости, пожалуйста, ну, скажи, что я заболела, верни гонорар, извинись, ну придумай что-нибудь…

– Это скандал. Тебя больше не пригласят. – Она любила сгущать и пугать.

– А ты им напомни, что они сами трижды сроки переносили. В конце концов, ты меня не предупредила заранее и там, кроме меня, еще полно коллективов.

Водитель и охранник Роберта стояли поодаль в ожидании распоряжений. Носильщик подвез багаж, и Роберт, извинившись, отошел к ним.

– Понимаешь, – продолжала я, – нельзя сейчас оставлять его одного. Он будет чувствовать себя брошенным. Надо чем-то пожертвовать. Это мой шанс стать счастливой. Ты же сама говорила – хуже одиночества ничего нет, – уговаривала я хмурую наставницу. – Любочка, прости, я компенсирую твои потери, только не говори мне больше, что там люди ждут, а то я сломаюсь.

– Зря ты, конечно. Но раз так решила… Одно тебе скажу – никогда не жалей мужиков. Не оценят.

И она одна отправилась к своей машине.

Вместо гастролей я на три дня погрузилась в студийную работу. Это неотъемлемая и важнейшая часть творческой жизни любого артиста. В студии, записывая песню, ты можешь полностью выразить себя, дать актрису, отшлифовать каждый звук и выдать миру достойный качественный продукт. Концерт мимолетен. Пролетело два часа – и все. Как ты спел – что-то изменить, исправить поздно – уже не перепоешь и не переиграешь.

Запись песни в студии – это как рождение ребенка. Минимум интереса к себе. Все отдается только ей, песне. Ты готовишься к записи, внимательно работаешь над словами песни, написанными крупными буквами на листе бумаги, думаешь об образах, проникаешься атмосферой сюжета. В помощь себе я люблю еще расставлять ударения на главных словах. В эти дни ни о чем другом думать невозможно. Только песня – как ее создать.

Ты приходишь в студию в неприметной удобной одежде, желательно в джинсах, чтобы животу удобно было держать опору, в туфельках на низком каблуке или в спортивной обуви. Лично я не пользуюсь косметикой в этот день. Мешает. Есть только песня и твой голос – тебя, любимой и распрекрасной, просто нет.

И наконец наступает священный момент: тебя закрывают в маленькой комнатке, где ты остаешься один на один с Его Величеством микрофоном. Некоторые артисты любят полную изоляцию. Занавешивают материей стекло, разделяющее тебя и звукорежиссера. Так делает, к примеру, Алла Пугачева. Изолируется целиком от посторонних взглядов и дает там актрису. Те гримасы и ужимки, которыми артист сопровождает запись песни, можно сравнить с картинами Босха. В страшном сне такое не приснится. Вот где папарацци оттянулись бы вволю.

Щепетильные и дотошные исполнители, не уставая, перепевают, переделывают неудачно спетые фразы или сложную ритмическую фигуру. Помню, я однажды на записи очень комплексовала, что у меня много раз не получалось одно и то же слово. Ну, никак. Звукорежиссер мне и говорит: «Ха, это что!.. Однажды у нас группа „Нэнси“ писалась – так те вообще по букве вписывали».

Звукорежиссеры – это вообще отдельная тема. Это как же надо любить свою профессию, сколько иметь терпения, чтобы часами слушать эти выкрики, вопли, мяуканья, сексуальные пришептывания и прочие выразительные звуки.

Иногда мне кажется, что у хороших звукорежиссеров не может быть все в порядке с головой. Представьте, что вам в уши постоянно громко кричат. Не час, не два, а сутками! Удивляюсь всегда, как они, спокойно двигая ручки на пульте, вновь и вновь возвращают песню или фразу к началу, чтобы недовольный собой артист перепел ее.

Я бы, например, не выдержала и сказала: «Вот тебе, дорогой, три дубля – как споешь, так споешь – и катись отсюда повышать профуровень». Конечно, каждый должен заниматься своим делом.