Не небом едины - Виктория Стальная
— Я согласна, меня всё устраивает. У вас есть ко мне какие-то вопросы? — я вернулась в спальню.
— Марта, подумай хорошо, ты уверена?
— Марина, я уверена в своём решении как никогда. — соврала я, трезво осознавая, что теперь ни в чём не уверена, не уверена в своей собственной жизни, будто иду по тонкому льду, по только-только заледеневшей горной реке, что вот-вот затрещит под ногами и затянет меня под воду, круто сорвавшись с гор.
— Лариса Владленовна, мы с вами договорились, да? — Марина хитро прищурилась.
— Скидка 10 тысяч, но лишь на первый месяц. — натянуто улыбнулась любительница всего кожаного, явно выражая неудовольствие от уступка, на который её уговорила золовка.
— Вот и славно, вот и по рукам. — Марина победоносно захлопала в ладоши.
— Марта Юрьевна, можно просто Марта, — я дружелюбно протянула руку хозяйке квартиры, больше напоминающей барыню, что мной пополнила ряды своих крепостных.
Миллионы, да что там миллионы, миллионы миллионов людей снимают квартиры, комнаты и дома, и это стало нормой, неотъемлемой частью жизни многих. Но мне история с арендой жилья была чуждой и пугающей, будто договор аренды сковывал меня по рукам и ногам мысленными кандалами. Кому-то мои переживания могли показаться надуманными. Но незримый лёд горной реки под моими ногами, когда я перевела деньги за съёмную квартиру и получила от неё ключи, чуть треснул, и меня пошатнуло. Хозяйка квартиры, криво улыбнувшись приняла деньги, за вычетом 10 тысяч, забрала свой договор на аренду и поражённо удалилась, оставив нас с Мариной вдвоём.
Я села на кожаный диван, провела ладонью, поморщилась, до чего же кожа неприятная.
— Надо бы покрывало купить будет на диван.
— Какой диван? Какое покрывало? — Марина деловито встала, подперев бока руками. — Тебе о своей жизни думать надо, Липатова.
— Я больше не Липатова. И я как раз думаю о своей жизни. Я хочу мягкое, приятное на ощупь покрывало. Я могу хотеть хоть что-то для себя. Ни для Лёни, ни для тебя, ни для своей мамы, которая мне слова доброго за всю жизнь ни разу не сказала, а для СЕБЯ? У меня, итак, нет ничего. Нет жилья своего, нет профессии. У меня нет собственной жизни, потому что я жила жизнью мужа и прислуживала другим.
— Тише-тише, — золовка села рядом и приобняла меня, — я не то имела ввиду. Покрывало — так покрывало, купим, хочешь прямо сейчас поедем с тобой в магазин?
— Сегодня не хочу. Всё потом. Марина, спасибо за помощь, но оставь меня пожалуйста одну.
— Ни в коем случае! Тебе нельзя оставаться одной, ты…ты зачахнешь, захандришь, уйдёшь в депрессию, сделаешь с собой что-нибудь.
— Марина, мне 42 года. Я похожа на малолетнюю, депрессивную психопатку, которая устроит шоу в попытке наглотаться таблеток от неразделённой любви? Или я когда-нибудь ненормально себя вела, истерила?
— Да нет, но, я переживаю о тебе, ты же — мне родной человечек. Ух, я и надаю Лёньке. Он к тебе ещё приползёт на коленях.
— Не надо мне никакого Лёни на коленях, пусть готовится к отцовству на старости лет. Я посмотрю, как он в 45 лет поскачет козликом вокруг своей Элины. Он в молодости-то быстро от всего уставал, а тут пелёнки поменять, зубы режутся, ночи бессонные.
— Какое отцовство?
— Марина, поздравляю, ты будешь тётей очень скоро. — золовка напряглась, испугалась, смутилась, возликовала одновременно, и я поняла, каково ей. Она бы сама не решилась мне признаться, что рада за брата, рада, что у неё появится племянник или племянница, а я стала ей не нужна в одночасье, поэтому разорвала нашу с Мариной пуповину семейно-дружеских уз сама. — Ступай, нам пора разойтись, спасибо за хорошее отношение. Не ссорься с Лёней, вы же — семья, живите дружно и любите.
— Точно?
— Я тебя не держу. Я никого больше не держу возле себя. Ступай. — я закрыла глаза, сдерживая слёзы одиночества, что знакомой болью жгли веки.
— Прости. Я побегу.
Я открыла глаза, только когда хлопнула входная дверь. Осмотрела спальню снова свежим взглядом, застеленным слезами, и сказала себе поубедительнее: «Что же, не такая я уж и крепостная. Сама себе барыня, кругом-то у меня злато. Осталось на работу устроиться, чтобы эти злата содержать, а то чую, гуманитарная помощь Леонида ни сегодня завтра иссякнет, памперсы нынче дорого стоят.».
Глава 3
Я дико устала, на моральном, каком-то внутреннем, глубоком уровне, поэтому не заметила, как уснула на неуютном кожаном диване, и без покрывала было хорошо. По крайней мере я спокойно поспала и хотя бы до 23:00 ни о чём не думала совсем. Проснулась разбитая, это ощущение пока меня не покидало, но сон подействовал отчасти благостно — я проголодалась. А, как известно, голод — путь к выздоровлению больного. Я и правда будто заболела, и болезнь моя называлась — отчуждённость и неприкаянность. Когда мы с Мариной подъехали к дому со съёмной квартирой, я и не посмотрела, что расположено вокруг, а бродить в ночи по незнакомой местности в поисках продуктового магазина было боязно, что также говорило о положительной динамике моего выздоровления — инстинкт самосохранения работал. Я заказала еду впервые, кажется, в своей жизни. Заказала пиццу. Мне прямо остро захотелось какой-нибудь гадости в противовес моим домашним блюдам. Сразу взяла три вида: цыпленок барбекю, томатную с креветками и гавайскую с ананасиком. Гулять — так гулять! А чем развод — не повод гульнуть от
