Пари под омелой (ЛП) - Марен Мур
— Пришел доктор Паркер Грант.
Доктор Грант.
Моя мама обращается к Паркеру как к доктору Гранту, этот человек практически ее сын. Слишком рано для ее театральных представлений.
— Хорошо… и? Я уверена, что он здесь для того, чтобы заниматься с Оуэном мужским дерьмом.
— Нет, он здесь, чтобы увидеть тебя.
Поднеся пальцы ко лбу, я потираю нежную, ноющую кожу. Сколько именно шампанского и гоголь-моголя я выпила вчера вечером?
Боже мой. Черт. Дерьмо. Черт.
Прошедшая ночь нахлынула на меня приливной волной плохих решений. Губы Паркера на моих, его флирт… Глупое пари.
Отлично, Квинн, во что, черт возьми, ты ввязалась?
Это должна была быть простая поездка домой, с целью убраться отсюда как можно скорее и как можно меньше ввязываться в праздничное веселье. В этот план определенно не входило участие в глупых рождественских пари с лучшим другом моего брата.
— Интересно, — говорит мама, поворачиваясь к дверному проему. Не доходя до него, она оборачивается и улыбается через плечо, — сделай что-то со своими волосами, прежде чем спускаться вниз.
С этими словами она выходит за дверь, напевая, как будто ей нравится видеть, как я мучаюсь и страдаю от похмелья.
Я смотрю на свое отражение в зеркале рядом с кроватью и снова стону, увидев свои волосы. Они торчат во всех возможных направлениях, и кажется, что в них действительно могут гнездиться как минимум две птицы.
Откинувшись на матрас, я переворачиваюсь на живот, затем хватаюсь за подушку и кричу в нее в настоящей драматической манере. Второй день в Клубничной Лощине, а я уже сомневаюсь в своем здравомыслии из-за возвращения сюда.
Принимаю самый быстрый из известных человечеству душ, чищу зубы, быстро привожу в порядок волосы и наношу небольшое количество макияжа, после чего я накидываю одежду и спускаюсь вниз. Меня встречает такое количество рождественских украшений на каждой поверхности дома моего детства, что хочется блевать.
Мишура, гирлянды, санты размером с маленьких детей. Сама елка — это огромная пихта Фрейзера высотой 10 футов1, которую, я уверена, моя мама любит больше, чем обоих своих детей вместе взятых. С тех пор, как я вернулась домой, несколько раз ловлю ее на том, что она смотрит на нее, и в ее глазах светится умиление.
Заткните меня.
Это все слишком. Честно говоря, Рождество — это всего лишь один напряженный день в году, когда люди собираются вместе, чтобы подарить друг другу подарки. Я не понимаю этого ажиотажа.
— Доброе утро, — голос Паркера, слишком веселый для такого раннего утра, доносится из кухни. Я поворачиваюсь и вижу, что он сидит за барной стойкой, перед ним кружка с изображением эльфов-гномов на внешней стороне и горячим кофе внутри.
Я чувствую отсюда его сладкий аромат, и у меня сразу же начинает выделяться слюна.
Кофе — это единственное, о чем я могу сейчас думать.
Ну, и еще о том, что Паркер выглядит слишком привлекательно, и так получилось, что он сидит на моей кухне.
На нем темно-зеленый хенли2, хлопчатобумажная ткань обнимает рельефные мышцы его предплечий и бицепсов, пара потертых джинсов, идеально облегающих мощные бедра, и пара рабочих ботинок.
Как врач может быть в такой форме? Честно, это просто смешно.
— Тебе не нужно спасти пару маленьких детей сегодня утром, доктор? — ворчу я, проходя мимо него и направляясь к кофеварке.
— Взял выходной, пойду после обеда. Знаешь, Квинни, ты всегда была настоящим лучиком солнца по утрам, но сегодня ты просто нечто, — говорит он.
Я прищуриваю на него глаза и поворачиваюсь, чтобы взять, как вы уже догадались, рождественскую кружку из маминого шкафа. Они все рождественские.
Абсолютно.
Каждая.
На одной написано Mayberry Inn из Холлириджа, любимое место отдыха моей мамы. Снеговик с эльфом, Санта и его северный олень, кружка с рождественской историей.
Господи, здесь даже есть коза, которая едет на санях.
Не то, чтобы у меня был выбор.
По крайней мере, эта кружка очень большая, пусть и в форме эльфийского ботинка, колокольчики и все такое, они звенят, когда я несу ее к кофейнику.
Когда я поднимаю взгляд, то вижу, что Паркер самодовольно улыбается.
— Это будет чертовски весело.
Не обращая на него внимания, я беру кофейник и наполняю чашку до краев, отказавшись от сахара и сливок. Черный кофе не для слабаков. Я вдыхаю аромат кофе и делаю большой глоток, ощущая его горький вкус на языке. Конечно, моя мама варит кофе со вкусом мятного мокко. Ведь почему бы ей не сварить его в праздники?
Боже мой.
У меня слишком сильное похмелье для этого. Голова болит до самых пальцев ног. Возможно, это из-за лабутенов, но как я могу быть уверена?
— Я сегодня не в лучшей форме, голова болит, а солнечный свет жжет глаза. Честно говоря, я уверена, что ты не хочешь, чтобы я мешала тебе на твоем рождественском параде, — говорю я ему, подняв брови.
На данный момент я готова подкупить его, лишь бы он забыл об этом пари, на которое я согласилась по пьяни.
— Нет, не выйдет. Я не откажусь от этого пари, Квинн Скотт, — говорит он, словно читая мои мысли, — если уж на то пошло, разве ты не женщина слова?
Удар ниже пояса.
— Ладно, но, пожалуйста, ради Бога, никаких физических нагрузок. Мне нужно как минимум тридцать шесть часов, чтобы прийти в себя. Мне уже не двадцать один, Паркер. Похмелье длится не менее двух рабочих дней. Старость дает о себе знать.
Ничего, кроме правды. Миллениалы поймут.
— Тебе нет и тридцати, Квинн, — возражает Паркер, — прекращай жаловаться. Давай, налей кофе в термос и захвати два обезболивающих, у меня все утро распланировано. Слушай, у меня всего шесть дней, чтобы сделать тебя менее мрачной и более радостной. Извини, но зеленые колготки — не мой конек. Так что, пойдем, я не могу терять ни минуты, когда даже Санта-Клаус знает, что мне понадобится каждая из них, — он ухмыляется и подмигивает мне, а затем выходит из кухни, оставляя меня наедине с кофе.
Теперь я не могу перестать представлять себе Паркера в этих облегающих зеленых колготках, и могу представить, как его чл…
— Квинн! — зовет он.
— Хорошо, хорошо, я иду, Господи!
Быстро попрощавшись с мамой, я выхожу на улицу и забираюсь в грузовик Паркера, благодарная за то, что снегопад прекратился и выглянуло солнце, отчего на улице становится немного теплее. Сегодня, однако, я оделась соответственно, не желая повторять
