Даниэла Стил - Прекрасная незнакомка
– Она сказала, что с удовольствием повидается с тобой.
– Ох Боже мой! – Он вздохнул в трубку. – Ты ведь не отступишься. Отчего бы тебе не пожениться с ее отцом и оставить меня в покое? Результат получишь тот же, не так ли?
На этот раз Кэ рассмеялась:
– Возможно, и так.
– Ты вправду надеешься, что я буду вести свою интимную жизнь исключительно в интересах твоей карьеры?
Такая идея развеселила его, но под ее бессовестностью, он чувствовал, кроется частичка правды.
– Пожалуй, в старшей сестре мне всего милее ее упорство.
– Оно, мой младший брат, приносит мне то, чего я добиваюсь.
– В чем я не имею сомнений, кроме как в нынешнем случае, милочка.
– Значит, поужинать с Рэчел ты отказываешься?
– Ага. Но если опять ее повстречаешь, пожелай от меня всего лучшего.
Что-то в нем вновь шевельнулось при упоминании ее имени. Он больше не любил Рэчел, но временами не мог безболезненно слышать о ней.
– Обязательно. А ты пораскинь умом. Я всегда готова свести людей, если ты заглянешь в Нью-Йорк.
– А мне тогда повезет, ты уедешь в Вашингтон или будешь слишком занята, чтобы со мной повидаться.
– Не исключено. Так когда ты собираешься к нам на восток?
– Видимо, через полмесяца. Есть у меня клиент, к которому надо съездить в Нью-Йорк. Я здесь представляю его интересы в очень крупном деле.
– Впечатляет.
– Тебя? – Глаза его сузились, он посмотрел вдаль из окна. – Отчего бы? Подходяще звучит для твоей предвыборной кампании? По-моему, мамины читатели принесут тебе больше голосов, чем мои дела. – Прозвучало это с некоторой иронией. – Если, конечно, я не одумаюсь и не женюсь вновь на Рэчел.
– Только не попади в какую-нибудь переделку.
– Разве со мной это бывало? – весело сказал он.
– Нет, но раз я выдвигаюсь в сенат, то гонка будет крутая. Мой конкурент – маньяк нравственности, и если кто-либо даже из моей отдаленной родни натворит что-то неприличное, меня смешают с дерьмом.
– Не забудь предупредить маму, – пошутил он, но Кэ ответила незамедлительно и с полной серьезностью:
– Уже предупредила.
– Ты шутишь?
Он расхохотался при одной мысли, что его элегантная, статная, модно одетая седовласая мать совершит нечто недостойное, способное опрокинуть надежды Кэ на место в сенате или где-либо еще.
– Я не шучу, я серьезно. Нельзя же, чтоб у меня в ближайшее время возникли сложности. Нельзя допустить ни глупости, ни скандала.
– Какой стыд!
– Это ты о чем?
– Не знаю… Подумываю вот, не завести ли роман с бывшей шлюхой, только что вышедшей из тюрьмы.
– Ах как смешно! Я на полном серьезе говорю.
– К сожалению, похоже, что так. В любом случае вручи-ка мне свод наставлений, когда я приеду в Нью-Йорк. А до той поры постараюсь вести себя смирно.
– Постарайся и дай мне знать, когда соберешься сюда.
– Зачем? Чтоб устроить мне нечаянное свидание с Рэчел? Боюсь, госпожа депутат Вилард, что даже ради твоей карьеры я на это не соглашусь.
– Дурак ты.
– Допустим.
Но сам он больше уже так не считал. Отнюдь не считал. Закончив разговор с Кэ и поглядывая в окно, поймал себя на том, что думает не о Рэчел, а о той женщине, сидевшей на ступенях. Смежив веки, он видел ее, видел безупречно изваянный профиль, огромные глаза, нежные губы. Не приводилось ему встречать женщину столь красивую и столь влекущую. И сидел он у стола, закрыв глаза, думая о ней, потом со вздохом покачал головой, открыл глаза и поднялся. Смешно мечтать об абсолютно незнакомой даме.
Осознав, насколько это глупо, Алекс усмехнулся и вычеркнул ее из памяти. Что за резон влюбиться в прекрасную незнакомку. Однако, спустившись из кабинета приготовить себе ужин, он не мог не признаться, что вспоминает ее снова и снова.
Глава 3
Солнце заливало комнату, искрилось на бежевом шелке кровати и обитых им же стульев. Комната была просторная, удобная, высокие стеклянные двери смотрели на залив. Из будуара, примыкавшего к спальне, открывался вид на мост «Золотые ворота». В каждой из комнат было по беломраморному камину, висела строго отобранная французская живопись, бесценная китайская ваза помещалась в углу, вставленная в инкрустированный шкафчик стиля Людовика XV. Близ окон стоял изысканный стол того же стиля, способный преобразить в карликовую любую комнату, но только не эту. Она была красивая, громадная, чистая и прохладная. За будуаром находилось небольшое помещение, наполненное книгами на английском, испанском, французском.
Книги – главная отрада бытия для Рафаэллы, и стоит она именно здесь, застыв на мгновение, чтобы кинуть взгляд на бухту. Девять часов утра. На ней идеального покроя черный костюм, пригнанный точно по фигуре, неназойливо, с особым вкусом подчеркивающий ее изящество и совершенство. Костюм ей сшили в Париже, как по преимуществу и остальной гардероб, не считая того, что она покупала в Испании. В Сан-Франциско она не приобретала одежду. Почти никогда не выходила, не выезжала. Была в Сан-Франциско невидимкой, тут редко вспоминали ее имя, а ее саму вовсе не встречали. Для большинства ее облик трудно было ассоциировать с миссис Джон Генри Филипс. Да еще такой облик! Попробуй представить себе безупречную красавицу-белоснежку с огромными глазами. Когда она выходила замуж за Джона Генри, какой-то репортер написал, что выглядит она сказочной принцессой, и пустился объяснять, из чего это следует. Но в это октябрьское утро на залив смотрела не сказочная принцесса, а очень одинокая молодая женщина, замкнувшаяся в своем мире одиночества.
– Ваш завтрак подан, миссис Филипс.
Горничная в накрахмаленном одеянии стояла в дверях, ее реплика прозвучала словно приказ, так подумалось Рафаэлле. Всегда на нее производила такое впечатление прислуга Джона Генри. То же самое ощущалось и в доме отца в Париже, и в доме деда в Испании. Не могла она отделаться от чувства, что командуют именно слуги – когда ей вставать, когда одеваться, когда обедать и когда ужинать. «Мадам, вам подано» – так объявлялся ужин в парижском отцовском доме. А если мадам не желает таковой «поданности»? Если хочет просто бутерброд, хочет съесть его, сидя на полу у огня? Или если ей хочется на завтрак получить блюдце мороженого, а не гренки с омлетом? Сама эта идея заставила улыбнуться Рафаэллу на обратном пути в спальню. Она убедилась, что все готово. Чемоданы аккуратно составлены в углу, все шоколадного цвета, из замши, мягкой, как для перчаток; здесь же вместительная сумка, в которой Рафаэлла повезет подарки для матери, тети, кузин, свою бижутерию, чтение на самолетный рейс.
Осматривая свой багаж, она не ощутила сладости предвкушаемого путешествия. С некоторых пор такого предвкушения уже не получалось. Ничего ей в жизни не осталось. Сплошная полоса автомагистрали, ведущей к чему-то невидимому и незнаемому, что тебя и занимать-то перестало. Она жила в убеждении, что всякий новый день будет неотличим от предыдущего. Ежедневно делаешь одно и то же седьмой год кряду, за исключением одного месяца в лето, проводимого в Испании, да немногих дней в Париже, в гостях у отца. Случалось еще ездить на встречу с родней из Испании, посещавшей Нью-Йорк. Кажется, давным-давно не была она там, с тех пор как оставила Европу, как стала женой Джона Генри. Теперь все иначе, чем было поначалу.
