Мотылёк над жемчужным пламенем - Кэрри Прай
Льется смерть в открытый рот… Кто тебе сказал, что здесь никто не умрет? И если я скажу, то я совру.
Парам-пам-паба-уууу... [3]
Я принял необходимое успокоение, мне стало хорошо, а все другое отошло на второй план. Да какой там на второй? Вообще перестало существовать. Я пялился на плакат и уже не видел там образы рок-исполнителей. На картинке и в моем просветленном мозгу порхали белоснежные мотыльки, тепло разливалось по венам, а нежный голос мамы шептал на ухо, что все замечательно.
«А ведь действительно, – радостно думал я. – Да, у меня есть секрет. Сумасшедший секрет. Я сам немного сумасшедший, но кому какая разница? Идите к черту, лицемерные людишки, что так любят укорительно мотать головкой! Вам нужно было спасать меня раньше, перерезать трубы обторканной мамаше еще до роддома, травить меня таблетками, когда я был в утробе, а сейчас уже поздно».
За моей спиной семнадцать лет бессмысленной жизни. Я не гонял футбол на спортплощадке, не переводил бабушек через дорогу, даже кино не смотрел, потому что был заложником двухкомнатного, наполненного всяким отребьем, притона. Я хотел повеситься на бельевой веревке, но лишь вывешивал на нее самостоятельно постиранное белье, так как мать не думала меня переодевать, а заношенная одежда жутко раздражала кожу. В такие моменты я часто задумывался о бомжах, у которых вообще нет возможности взяться за мыло и прекращал жаловаться.
Лет так в восемь мать перестала давать таблетки, которые предназначались мне при рождении. Она тупо пропивала деньги и пропускала квоты. Мне становилось хуже внутренне. Я выглядел хуже внешне. Я был похож на заморённого червя в майке. Такой жалкий, но по-своему счастливый.
Перед маленьким зеркалом в ванне, я с любопытством наблюдал за кровоточившими деснами, сплевывал кровь в треснутый «тюльпан» и улыбался рыжими зубами, но не понимал всей дурноты ситуации. Я жрал снег, когда хотелось пить, и не понимал всю дурноту ситуации. Я со смехом кашлял после очередной сигаретной затяжки, что предлагали мне дружки мамы, и не понимал всю дурноту ситуации. Вместо алфавита я заучивал матерные фразочки, которые смог подслушать. Я завтракал сухой лапшой и любил отдирать полоски обоев, а порой жевал их. Меня не допускали к ровесникам, не разрешали приближаться к другим детям, не показывали солнечного света, а не понимал всю дурноту ситуации.
Всякий раз, когда гости покидали наш дом, мама ползла на корточках до ванны и просила умыть ее, я невольно шел за ней, хотя ненавидел эту процедуру. В эти моменты она была не моей мамой. То существо, что временами овладевало ей, говорило максимально нежно:
– Витюша, милый, маме плохо. Помой мне голову, дружок.
Я не мог отказать ей, потому что любил. Тогда я еще был способен на подобную слабость. Мне приходилось мылить блондинистые волосы мамы, пока та закатывала глаза от удовольствия и пускала пену изо рта.
Я любил маму. Любил до тех пор, пока не понял что со мной. К тому времени я уже учился в пятом классе частной школы. Частной, потому что там учились такие же уроды, как и я. Моя любовь закончилась мгновенно, по щелчку пальца. В тот день она попросила умыть ее и нагреть воду в ванной…
Ты хочешь знать, Сколько крови на мне? Достаточно, чтобы вечно гореть В огне мне, безумному гаду, Живи, дура, и будь себе рада.
Но почему эта девчонка так смотрела на меня? Почему так смотрела?
Парам-пам-паба-уууу...
----------------------------------------------------
[1]: Британский рок-группа, добившаяся широчайшей известности в середине 1970-х годов, и одна из наиболее успешных групп в истории рок-музыки.
[2]: Британский певец парсийского происхождения, автор песен, вокалист рок-группы Queen. В 1991-ом году умер от СПИДа.
[3]: Текст песни Глеба Самойлова – «Любовь – это бред».
Глава #3. Варя
Недавно в одном женском журнале я прочитала, для того чтобы перестать себя стесняться и прибавить себе уверенности, нужно ходить по квартире обнаженной и привыкать к собственному телу, а лучше находить в нем явные плюсы. Едва ли я могу расхаживать нагой по квартире, где живут мои родители и маленькая сестра, поэтому приходится раскрывать халат перед зеркалом, словно ты домашний эксгибиционист, и прищурившись, искать эти чертовы плюсы. Они настолько малы, что практически неуловимы. Однако, бледная кожа и тонкая талия высоко котировалась в XII веке, но почему сегодня всех впечатляют объемы?
Так вышло, что густой золотистой шевелюрой мама наградила только младшенькую, а мне подарила грязноватый цвет волос и цинично отобрала грудь. Зато отец поделился худобой и невзрачными ореховыми глазами. Ненормально большими глазами. На фоне тонких скул они кажутся просто огромными. От бабушки я унаследовала сутулую осанку, а дедушка поскупился на презенты, что невероятно радовало, ведь он страдал косоглазием. В общем и целом, я представляю собой неказистую худышку, которой чужды слова «шопинг» и «мода».
– Варя! – кричит шестилетняя Аришка, и я моментально укутываюсь в халат. – Варька, я тебе сейчас такое покажу!
Сестренка вбегает в комнату и тычет в меня разноцветным куском пластилина.
– Красиво?
Дабы развить моторику Арины, мама скупает резиновую глину коробками, что несомненно является глупостью, ведь ребенок совершенно здоров.
– Что это? – спрашиваю я, потуже затягивая пояс. – Планета Земля?
Она смеется в ладошку.
– Нет. Это твоя голова. Мама говорит, что у тебя она пластилиновая. Смотри, я даже твои волосы в нее закатала.
Внимательно разглядев безобразную подделку, я тяжело вздыхаю.
– Чудно. Положи это на стол. После школы я решу, куда ее определить.
Счастливая Аришка скачет к письменному столу, а я влезаю в приготовленные с вечера вещи. Бежевые колготки в снежинку и болотного цвета платье – не фонтан прикид, но максимально удобный. Мои зимние валенки на шнуровке отлично дополнят скучный образ, а цветастый шарф его разбавит.
Сегодня я решаю оставить волосы распущенными и не мучаю их тугой резинкой. Из макияжа на мне гигиеническая помада. Из украшений – рюкзак.
– Ты написала стишок для меня? – спрашивает Арина, листая мой блокнотик.
Я ревниво вырываю его из рук сестренки и прячу в рюкзаке, между учебником химии и дневником, чтобы не помялся.
– Извини, малыш, но последнее время я не могу писать. Нет вдохновения.
– Это потому что тебе надо влюбится, – неожиданно заявляет она. – Я вот
