Вещи, которые я хотела сказать (но не сказала) - Моника Мерфи
– Конечно. - Женщина — должно быть, секретарь директора — протягивает мне бледно-розовый листок.
Мама выхватывает его у нее из рук, просматривая мой список занятий, а я стою, с тревогой ожидая увидеть его.
– Она не была зачислена на английский с отличием, - говорит мама, толкая расписание в мою сторону, ее раздражение очевидно.
Разочарование наполняет и меня, когда я просматриваю список. Продвинутый английский. Мировые религии. Математика. Продвинутый французский. Сразу после обеда у меня есть свободное время, а право США - мое последнее занятие.
– Меня устраивает этот график, - говорю я маме, но ее губы поджимаются, и она качает головой.
– Ты отличный писатель, Саммер. Вечно что-то строчишь в своих дневниках, - говорит мама. Ее голос тихий, но я вижу, как секретарша оживляется.
Мои щеки краснеют, и я пожимаю плечами. – Это пустяки. Пожалуйста, не меняйте расписание. Со мной все будет в порядке.
– Давайте вы пройдете в кабинет директора Мэтьюза, и вы сможете подождать его там, - говорит женщина, указывая на приоткрытую дверь позади нее. – Он сейчас в кампусе, но я дам ему знать, что вы ждете. Он сейчас придет.
Я следую за мамой в кабинет, мы обе устраиваемся в креслах перед огромным, богато украшенным столом, когда секретарша с тихим щелчком закрывает дверь. В тот момент, когда мама понимает, что мы одни, она поворачивается ко мне, ее хмурый взгляд очевиден.
– Что ты имеешь в виду, говоря, что не хочешь в класс английского с отличием? - шипит она.
– Я не хочу создавать никаких проблем. - С тех пор как произошел несчастный случай, я превратилась в простую тень самой себя, не желая привлекать к себе внимание. – Этого уже достаточно, тебе не кажется? Что ты смогла потянуть за кое-какие ниточки, чтобы я оказалась здесь.
– Это меньшее, что я могла сделать, учитывая, как долго я знаю Оги, - бормочет мама, имея в виду своего бывшего любовника.
Тот, кто в конце концов развелся со своей женой, благодаря многолетнему роману моей матери с ее мужем. Был огромный скандал. Он разлетелся по всему интернету . Это разбило сердце моего отчима. И привело его в ярость.
Это был не самый приятный опыт.
Внезапно дверь со скрипом открывается, и входит красивый пожилой мужчина. Директор Мэтьюз, я полагаю. Он улыбается нам, в уголках его темных глаз появляются морщинки, он широко улыбается, демонстрируя ослепительно белые зубы. Закрыв дверь он переместился так, чтобы стоять за своим столом, как своего рода за барьером и сначала протягивает руку маме.
– Миссис Уэзерстоун, очень рад с вами познакомиться, - говорит он ровным голосом, с приятным выражением лица.
Она поднимается и быстро пожимает ему руку.
– Спасибо, что встретились с нами, мистер Мэтьюз.
Они оба устраиваются на своих стульях, улыбаясь друг другу, и я моргаю, глядя на них двоих. Как будто они совсем забыли обо мне.
– Это Саммер, - говорит мама, указывая на меня наклоном головы.
– Саммер, мы так рады, что ты здесь, посещаешь нашу престижную школу, - говорит мистер Мэтьюз теплым и искренним голосом. – Я лично просмотрел твои стенограммы, и очень впечатлен твоими знаниями и оценками.
– Спасибо. - Я хорошая ученица. В юности я была немного неуправляема и немного помешана на мальчиках, но у меня всегда были хорошие оценки.
– Хотя у тебя были некоторые проблемы в начале, - продолжает он, его взгляд встречается с моим. – Я полагаю, с тех пор ты исправилась?
Я напрягаю спину и киваю. – Да, сэр.
– Она не зачислена на английский с отличием, - говорит мама, и я свирепо смотрю на нее. Она игнорирует меня.
– Саммер - превосходный писатель. В своей предыдущей школе она работала в газете. Она получила награды за свои писательские работы. Это исключительный случай.
– Ах, я боюсь, что попасть в класс английского языка для отличников здесь, в Ланкастере, - это привилегия, а не право. Ученики в классе мистера Фигероа усердно работали последние три года. Он отбирает их в конце первого года обучения, а в классе всего двадцать человек. ‐ Мистер Мэтьюз кладет предплечья на парту, сцепив руки. – Боюсь, я не могу просто записать Саммер без его согласия.
– Может быть, вы могли бы поговорить с ним - голос матери звучит мелодично. Приятно.
Его улыбка не ослабевает. – Боюсь, что нет.
– Может быть, вы могли бы оказать мне услугу, - ее голос становится немного суровее.
– Это класс Фигероа, а не мой.
Ее улыбка исчезла. – Может быть, я смогу связаться с мистером Ланкастером и посмотреть, что он может для меня сделать.
Я хочу умереть. Это так неловко. Меня не волнует класс английского языка с отличием. Я не хочу выделяться. И определенно не хочу устраивать сцену. То, что я войду в класс с двадцатью учениками, которые поднялись по карьерной лестнице за последние три года, было бы кошмаром. Они автоматически возненавидят меня.
Губы Мэтьюза слегка дрожат, а взгляд тускнеет. – Я сделаю так, чтобы это произошло.
– Смотрите, чтобы вы это сделали. - Ее улыбка возвращается, и мама делает глубокий вдох, глядя на меня. – Это сильно изменит ее график?
– Нет. Нет, не сильно. ‐ Наконец он хмурится и поворачивается к компьютеру на своем столе. Он начинает стучать по клавиатуре, экран наклонен к нам ровно настолько, чтобы я видела, как на экране отображается моя информация.
Мои стенограммы. Заметки от предыдущих учителей и моего консультанта на протяжении многих лет. Большую его часть занимают административные заметки.
Саммер дерзко высказывается на занятиях. Набрасывается на людей без всякой причины. Была поймана за курением в туалете. Двухдневная дисквалификация. Застукали за сексом в спортзале. Пятидневная дисквалификация. Задержана и подвергнута обыску. Найдена вместе с рецептом ее матери на Ксанакс в ее рюкзаке. Двухдневная дисквалификация.
И все это было к концу второго класса в средней школе.
Мой отчим — упокой Господь его душу — в итоге закрыл глаза после инцидента с Ксанаксом. Сначала он угрожал отправить меня в военную школу до конца моих школьных лет. Я плакала и умоляла, умоляла его на коленях не заставлять меня уходить. Они записали меня. Это должно было случиться.
