Дышать счастьем (СИ) - Нокс Рокси

Я ощутила такую невыносимость, опасность, ад, будто в квартире случился пожар, и нужно срочно и во что бы то ни стало спастись. Ведь при пожаре люди прыгают из окон вовсе не для того, чтобы убить себя, а наоборот — они хотят выжить! И я инстинктивно хотела выжить, спастись, но выход был один в этом мире — прыгнуть в окно, все свелось к нему.

Свежий весенний воздух обдал лицо запахом мокрой земли. По проспекту проносились машины, разбрызгивая лужи, дети играли в догонялки на площадке, мамы с колясками величественно сновали по тротуару. Не могу поступить так подло с этими людьми: рухнуть, как беспомощный птенец из гнезда прямо у них на глазах. Это моя жизнь кончена, а у них все только начинается. Не могу травмировать их психику таким бесчеловечным поступком.

Наверное, у меня осталась хоть капля разума, поэтому изо всех сил захлопнула створку. На звук прибежала сиделка, испуганно охнула, но, убедившись, что со мной все в порядке, тотчас успокоилась. Она отвела меня обратно в кровать, ввела успокоительное лекарство в вену и позвонила матери.

Мой дорогой читатель! Если тебе нравится книга, добавляй в библиотеку и не скупись на звездочку. Люблю тебя.

Глава 3

При любой болезни человеку важна поддержка близких людей, которая дает силы бороться, выживать и просыпаться по утрам. Моя мама сделала все возможное, чтобы вытащить меня из глубокой депрессии.

Первым делом она вышла на какого-то хваленого чудо-профессора, который провел с нами консультацию. Он же разработал для меня индивидуальный план лечения и реабилитации, расписанный на долгие годы вперед. Мне хотелось выть от тоски, но ради мамы я храбрилась и создавала видимость своей веры во спасение. Она в меня верила, разве я могла ее подвести?

Спустя несколько месяцев после психического расстройства, я больше не хотела лежать в кровати, но и ходить тоже не могла. Выход был один: сесть в инвалидное кресло. Это значит принять себя, свою болезнь и покориться судьбе. Трудно решиться на этот отважный шаг, но коляска здорово бы облегчила мне жизнь.

Что ж! Какой никакой, а все ж транспорт. Выбираю кресло в интернете и останавливаюсь на недорогом варианте. Все равно меня в нем никто не увидит. Буду только по квартире кататься по своим нуждам, хватит уже с меня унизительного судна.

Инвалидное кресло привезли вечером — черное, как мое настроение. Вряд ли кого-то восхитит сия чудо техника, не меня-то уж точно. Долго не могла решиться пересесть в него. Сидела, смотрела уничтожающим взглядом, словно хотела обратить коляску в пепел. На мне Сашкина серая рубашка, которую впопыхах забыл, и она все еще хранит запах мужчины. В моменты непреодолимой грусти, надеваю ее и сижу часами, вспоминаю наше счастливое прошлое, но больше не плачу. Слез не осталось, ибо пролила их море. Слезы больше не приносили облегчения. Так зачем попросту сырость разводить?

Как он там? Хочу позвонить, спросить: «Как дела»? Но, конечно, не стану этого делать. Зачем бередить старые раны? Вдруг захочет встретиться? Зачем ему видеть неприятное зрелище? Некогда красивая, а теперь беспомощная Алена, с серыми отросшими корнями волос, с ногтями, которые забыли, что такое маникюр, бледное лицо без косметики; только глаза по-прежнему ярко-голубые и излучают вселенскую тоску. Вряд ли со мной «такой» будет приятно общаться. Он сбежал, сделал свой выбор. Так зачем лишний раз напоминать о себе?

— Доченька, тебе помочь? — заботливо спрашивает мама.

— Никак не решусь сесть в него. Может, до конца жизни придется в инвалидном кресле кататься, успею еще.

— Алена, девочка моя, не говори так! Наш профессор сказал, что ты поправишься. Главное, что мы начали лечение. Пойми, что кресло — это временно.

— Нет ничего более постоянного, чем временное, — отвечаю, но нутром чувствую, что мама, в отличие от Саши, глубоко верит в мою реабилитацию. И сама невольно поддаюсь ее настрою.

— Ладно, сейчас протестируем мою новую тачку. Всегда мечтала стать водителем, ха-ха, мечты сбываются! Для этой машины даже права не нужны. Красота…

Мама давно не обращает внимания на мой сарказм — привыкла.

— Я тебе помогу.

С ее помощью усаживаюсь в коляску и пробую управлять ею. Получается, но не сразу. Хорошо, что сижу на успокоительных таблетках, иначе бы разревелась от обилия чувств. Сашкина рубашка на мне, как талисман. Мама ничего не говорит на эту тему, понимает, что слишком болит еще.

Теперь я много читаю. Никогда бы не подумала раньше, что книги по саморазвитию такие скучные! Несколько страниц чтения, и вместо того, чтобы зарядиться мотивацией, клюю носом. Перешла на детективы. И они не зашли — мерзость, убийства на убийствах, маньяки. Может, лучше романы? Нееет, буду плакать, а расстраиваться никак нельзя, эмоции усугубят мое и без того критическое состояние.

Мама настаивает на оформлении моей инвалидности, но и слышать ничего не хочу про унизительные комиссии в Бюро медицинской экспертизы. Оформить инвалидность — это значит смириться со своей болезнью и ущербностью раз и навсегда. Не хочу так. Еще поборюсь.

— Алена, нам нужна помощь от государства, — растерянно говорит мама.

— Заработаю деньги сама, никакой я не инвалид, — возмущаюсь, — а человек с низкой мобильностью. Голова есть на плечах, значит, найду способ найти деньги.

Я объявляю войну своей болезни, и это становится моим образом жизни. По крупицам собираю информацию о своем диагнозе с предельной осторожностью, обходя статьи, написанные дилетантами. Узнаю много нового: оказывается, при рассеянном склерозе нужно постоянно развиваться и изучать что-то новое, давать мозгу нагрузку, чтобы не оставить болезни никаких шансов убить его.

С удвоенным рвением берусь за изучение итальянского языка. Кроме того, снова набираю учеников на дистанционное обучение английского. Почему нет? Мне всегда нравилось делиться с кем-то знаниями, да и любая копейка в скудном бюджете сейчас будет не лишней. Препараты и разные реабилитационные штуки очень дорогие.

Каждый день в моей новой жизни начинается примерно одинаково. Поднимаюсь без будильника в семь утра, пересаживаюсь в коляску, качусь в душ. Привожу себя в относительный порядок, готовлю завтрак себе и маме. Моя кухня теперь адаптирована новым гарнитуром и техникой. Могу жарить блинчики или мыть посуду, сидя в кресле. Эта фантастика стоила немалых денег, но оно того стоило. Теперь не чувствую себя уязвленной на собственной кухне и могла готовить себе еду.

После завтрака провожаю маму на работу и обязательно делаю неброский макияж. Мои ученики не заслуживают неопрятного учителя. Надеваю очки — зрение начинает подводить. Если так пойдет дальше, и острота зрения начнет падать, то нужно будет подумать об операции лазерной коррекции.

До самого обеда у меня занятия, потом перерыв на обед. Я еще слаба и поэтому ложусь в кровать на дневной сон. Просыпаюсь, снова привожу себя в порядок и сажусь за перевод текстов. Скучно, серо и уныло.

Ужин готовит мама. Она хотела бросить любимую работу, чтобы неотлучно находиться при «тяжелобольной» дочери. Но почему она должна отказываться от своей мечты ради меня? Никогда не была эгоисткой и всегда считалась с интересами других людей. А мечта у мамы была благородная — найти лекарство от рака. И я верила, что именно она внесет в науку бесценный вклад.

Не хочу верить в сплетни, что средство от рака давно уже найдено, просто властям невыгодно лечить его. Почему же тогда умирают от онкологии известные люди? Их тоже невыгодно лечить?

Детская онкология самая страшная. Почему должны страдать невинные дети? Мы, взрослые, большей частью виноваты в том, что с нами происходит. Но дети? Они не сделали ничего дурного, за что небеса обрекают их на боль? С самого детства верю, что мама найдет панацею от рака и вылечит всех больных деток в мире.

Весь последующий год каждый мой новый день похож на предыдущий. День сурка. Но не жалуюсь, ибо спасибо высшим силам за то, что еще жива и соображаю. Хотя меня уже начинает подводить память, бывает такое, что помню все, а иногда не могу вспомнить, чем занималась вчера.