Эскорт для чудовища (СИ) - Шварц Анна

Я дергаюсь в сторону, но меня ловят под руки. Остается только беспомощно перебирать ногами, пытаясь вырваться из крепкого захвата двух здоровенных мужиков. Ну все, Саша, тебе конец, похоже.

Смоленский приближается ко мне. Останавливается в шаге от меня, смерив взглядом. Он возвышается надо мной на целых полторы головы — я со своим достаточно модельным ростом достаю ему всего лишь до плеча. Вряд ли я отбилась бы от него, даже будь он тут один в комнате и решив меня потащить в самолет. От этого мне становится до дрожи страшно. Похоже, он не зря был в чёрном списке…не по какой-то ошибке.

— Я имею право на многое, Саша, — медленно произносит он, — и когда я говорю «ты летишь со мной», значит, ты летишь со мной.

Одна моя странная подруга очень любила поговорку «даже если тебя съели, у тебя остается целых два выхода». У меня был всего один выход из самолета — да и через тот меня сейчас запихивает охрана. Впору было брать телефон и набирать гневные сообщение на форумах — «какого черта в самолетах не открываются иллюминаторы?!».

Почему Смоленский не поехал в Сочи на автобусе?!

— Александра, пожалуйста, уберите руки, — просит меня охрана Смоленского, пытаясь затолкнуть в самый хвост частного самолета, — или мы их случайно сломаем.

— Попробуйте, — рычу я, — потом я вам случайно сломаю кое-что ценное!

Я вырываюсь из их захвата, воспользовавшись заминкой, кидаюсь к выходу из самолета, надеясь, что трап не убрали и я смогу сбежать по лестнице, а не выпрыгнуть, переломав себе все кости. Но вместо этого налетаю на господина Смоленского собственной персоной. Он буквально вталкивает меня своим телом обратно в помещение, а потом один-единственный раз легонько толкает в грудь, но я все равно с размаху улетаю на диванчик.

Девушка-врач в белом халате, покраснев, уходит. Ее взгляд, который она бросает в сторону Кирилла, очень выразителен. Видимо, не только я тут считаю, что у наследника семьи Смоленских улетела кукуха.

Дверь за его спиной неожиданно задвигается, а я дергаюсь назад, когда он садится рядом со мной, закинув руку на спинку дивана и заинтересованно ощупывает взглядом.

— И кто тебе заплатил за то, чтобы ты ушла? Отец? — внезапно усмехается он, сверкнув белыми зубами. Судя по очень ровному ряду и идеальной улыбке, у него виниры. Оскал его отца выглядит совершенно иначе.

— Мне никто не платил, — фыркаю я, — При чем тут твой отец, с которым я даже не знакома? Это все дурацкие вопросы? Похоже, я начинаю понимать, почему настолько богатый человек неожиданно оказался в черном списке. Часто вынуждаешь девушек делать что-то против их воли?

Он морщится на эту фразу. Буквально на секунду я замечаю недовольство на его лице, и оно тут же исчезает, уступив место прежнему холодному спокойствию.

— Если тебя сейчас осмотрит врач, гарантирую, что ничего страшного не найдет. Ты врешь об отравлении. Мне интересно, зачем?

— И тем не менее, даже если я вру, я имею право уйти и не рассказывать тебе о причинах. Екатерина подберет мне замену.

— Ее девушек я уже посмотрел. Ни одна из них не подходит. Мне не нужны вульгарные бабы, которые голодным взглядом станут ощупывать каждого мужчину на встрече. В тебе есть намек на хоть какое-то достоинство.

Пф-ф. Я скептически изгибаю губы, и отворачиваюсь, стараясь не смотреть на спину охранника в проходе. На черной футболке отпечаток моей физиономии. Светлый тональник и красная помада. Я правда пыталась вырваться изо всех сил… Чтобы не выслушивать эти сомнительные комплименты от убийцы моей сестры.

— Кирилл? — раздается неожиданно нежный женский голос на пороге комнаты, и я удивленно вскидываю взгляд.

Там стоит невысокая девушка с кудрявыми, темными волосами, в легком, бежевом платье, которое обтягивает ее слегка округлившийся животик. Она смотрит только на Смоленского, начисто игнорируя меня, будто я — пустое место.

Вот только тот даже не оборачивается. Я замечаю, как его взгляд становится ледяным.

— Я сейчас занят.

— Я вижу, — девушка совершенно не теряется, — я не отвлеку тебя надолго. Мне поставили капельницу с лекарством и самочувствие улучшилось — так что я могу полететь с тобой. Можешь попрощаться со своей помощницей.

Ох, черт. Я не сдерживаюсь, на секунду прикрыв глаза. Это невеста Смоленского. Которую «постоянно тошнит». Бедная девочка. Она носит под сердцем их общего ребенка, а ее муж, ем временем, нанимает разных баб, чтобы провести время с ними, а не с беременной будущей женой.

Вот одна из причин, по которой я ходила к психологам. После таких ситуаций я не могла поверить, что где-то остались порядочные мужчины.

— Выйди вон, — обрывает ее Смоленский.

— В таком случае, может, позвонишь моему отцу и расскажешь, почему не хочешь брать меня с собой? Уверена, ему будут интересны твои аргументы, — нежный голосок девушки теряет былую теплоту, и Смоленский впервые чуть оборачивается, кидая взгляд на нее через плечо.

— Я могу рассказать твоему отцу больше, чем следовало бы, Дарин. Может, пойдешь уже на хрен?

Девушка поджимает губы. Пока я в шоке перевариваю слова Смоленского, она впервые смотрит на меня убийственным взглядом.

— Лучше бы тебе исчезнуть, милая, пока не произошло что-нибудь плохое.

— Еще одна угроза, и тебя выведут силой из самолета. Я даже не посмотрю на то, что ты беременная, — Смоленский поднимается, выпрямившись и поворачивается к той, кого назвал Дариной. Она совсем крохотная по сравнению с ним.

— Ты просто идиот, — бросает девушка, и, резко развернувшись, уходит.

Смоленский провожает свою невесту взглядом «свали и не возвращайся», а после демонстративно задвигает дверь и закрывает ее на замок.

Неужели моя бедная сестра терпела такое же отношение? Я впервые начинаю понимать, что значит по-черному ненавидеть человека, стоит мне только представить, как Смоленский унижает худенькую Алю, которая слова поперек никому не могла сказать.

Что, господи, вообще происходило у них за закрытыми дверями? Я не могу поверить, что Аля терпела такое отношение из-за денег, статуса и перспектив. Она так и не рассказала мне ничего, а я до сих пор иногда вижу кошмары, в которых Аля приходит домой мокрая, и с разбитым лицом. Она ведь тогда уже была беременная…

— У меня с твоим агентством контракт, — произносит Смоленский, задумчиво посмотрев в потолок, а я тихонько встряхиваю головой, пытаясь прогнать ярость, которую вызывают воспоминания, — можешь, конечно, уйти, но я тогда потребую неустойку с твоей начальницы. Или как ее у вас называют? Мамка?

— Я не продаю свое тело, Смоленский, — я чувствую, что еще немного, и у меня начнет дергаться глаз, — поэтому можешь называть Катю как угодно, но не «мамкой».

Он оборачивается на меня. Медленно делает шаг и останавливается напротив, глядя сверху вниз. Мои глаза находятся на уровне его пояса, и я едва сдерживаюсь, чтобы многозначительно не приподнять бровь. Если он пытается меня таким образом морально подавить — пусть даже не старается. На мужчин с такого ракурса я в своей жизни насмотрелась.

— Ты набиваешь себе цену, или первый день работаешь? Я отлично знаю, о чем договариваются за закрытыми дверями отеля девушки, вроде тебя. И еще раз, Саша: мы с тобой договорились, что ты называешь меня по имени.

— Это не мое дело, о чем договариваются другие, — парирую я, — я обязана составить тебе компанию и только. Чтобы все были в восторге от спутницы господина Смоленского.

Он усмехается.

— Именно. Займись этим и приведи себя в порядок. Пока ты доставляешь только лишние проблемы. Это напрягает. Мне хватает своих. Если ты сорвешь мне встречу — я потеряю еще и деньги, и твоему агенству придется долго восстанавливать репутацию после этого.

Он покидает комнату, одарив меня напоследок взглядом, от которого меня передергивает — столько в нем снисхождения. Я в ответ тихонько поднимаю руку и показываю ему вслед средний палец. До тех пор, пока этот урод не заворачивает куда-то, и я не натыкаюсь на удивленный взгляд охраны.