Попала, или Кто кого (СИ) - Юнина Наталья

— А сами не можете?

— А мне нравится твой голос, дай лишний раз послушать. Читай, Светлана.

Как?! Ну вот как он это делает? И почему он мне тыкает? Да, закрой рот, Света! Не нарывайся.

— Больной двадцати пяти лет обратился с жалобами на выделение крови при дефекации и боль в течение двадцати минут после стула. Болеет в течение двух месяцев. При исследовании прямой кишки на шести часах в области переходной линии подрытая рана-ноль целых пять десятых на один сантиметр с перефокальной гиперемией и бледными грануляциями. При контакте кровоточит, резко болезненная, — длительная пауза, снова глаза в глаза и вместо того, чтобы продолжить и сказать самой, что за диагноз, я молчу как рыба и единственное на что у меня хватает сил, так это наблюдать за тем, как он наклоняется к моему лицу, словно мы в замедленной съемке.

— Ну и какой диагноз, Светлана Васильевна? — хрипло шепчет мне на ухо, вызывая не только мурашки по всему телу, но и очередной прилив крови к и без того гиперемированному лицу.

— Анальная трещина, — так же хрипло шепчу в ответ я, при этом шумно сглатывая, на что шарлатан-гинеколог начинает откровенно смеяться.

— У меня на лице анал или трещина, а Светлана Васильевна? — сквозь смех выдает он, сжимая переносицу.

— В задаче диагноз-анальная трещина.

— Не совсем верно, — серьезно произносит он, в миг прекращая смеяться. — Может у тебя есть какие-то дополнения?

— Да. Хроническая анальная трещина.

— Ну вот, умница, Зайка, так правильнее. А каковы причины трещин? Ну наиболее часто встречающиеся. Что первое приходит на ум?

— Вы меня, кажется, перепутали с Вероникой. Если я скажу первое, что мне приходит на ум, то боюсь после этого мы с вами точно не сработаемся.

— И все же, Зайка?

— Хронические запоры и механические повреждения.

— Молодец. А как думаешь, что именно у твоего мальчика в задаче?

— Он не мой.

— Не суть.

— Откуда мне это знать?!

— А к чему ты больше склоняешься?

— Не знаю… скорее всего механические травмы, учитывая его молодой возраст. Хотя это мужчина, а не женщина, роды ему не грозили. Да и трещина хроническая…

— Точно не роды. Наверняка, заднеприводный, часто сракосочетается, отсюда и трещины.

— Что?!

— Ничего. Замечательная задачка, только так-то она по хирургии. Непонятно как зачесалась в терапию.

— Если вы знали, что это не та задача, почему не остановили меня сразу?!

— Как это почему? Чтобы слышать твой голос. Я же говорил, что он мне нравится. Конфету будешь? — достает из кармана шоколадную конфету и протягивает ее мне.

— Нет, спасибо, — растерянно бормочу я, совершенно не понимая, что происходит.

— Не стесняйся, у меня еще одна есть. Бери, — бесцеремонно берет мою ладонь и кладет на нее конфету. — Давай на этом закончим с задачами.

— Как?! А нормально меня опросить?

— Успею еще за две недели. Ешь конфету и дуй в десятый корпус к остальным.

Глава 5

Сейчас, находясь в паре шагов от Ильи, невольно в памяти всплывают слова недогинеколога о том, что он имеет на меня виды. Нет, ну теоретически, это вполне может быть, я же все-таки очень даже симпатичная, но разве так ведут себя лица мужского пола, когда им кто-то нравится? Ерунда какая-то, это же прерогатива женщин трусить, ну или может только моя. Нет, все же, наверное, не нравлюсь ему, вон, он даже не смотрит на меня.

Делаю глубокий вдох, борясь с диким желанием съесть конфету, наверняка, тающую у меня в кармане, и опираюсь о холодную стену, чтобы немного себя отрезвить. Кому-то покажется странным и смешным, но у меня конфеты строго по расписанию, и нет, это не соблюдение диеты, просто установка, заложенная бабушкой с детства. Сладкое-это награда за хороший поступок или любое действие, направленное на пользу. Что я сейчас сделала такого, за что себя можно наградить? Правильно-ничего. Вот только конфету-то все равно хочется… А вообще, если призадуматься, то я вытерпела экзекуцию с задачей. Надо побаловать себя перед второй частью сегодняшних занятий. Да, все-таки надо. Тяну руку в карман и все же вытаскиваю заветную конфету. Медленно перемещаюсь по стеночке от других ждущих очередную порцию позора, и все же разворачиваю фантик. О да, как же хорошо… Молочный шоколад, тающий во рту, создающий моментальный всплеск эндорфинов в организме. Ела бы, ела и снова ела. И за плохие поступки тоже бы ела. Черт, как же это вкусно. Одно плохо-сколько не растягивай, конфета все равно заканчивается, лучше бы не начинала, ей Богу.

— Отстрадала по конфете? — слышу над ухом насмешливый голос псевдогинеколога.

— Что? — встает напротив меня и молчит. Тупо молчит, пристально всматриваясь в мое лицо. Это начинает, мягко говоря, нервировать.

— Тебе такая прическа больше идет, чем коса. У тебя пятая палата, больная по фамилии Терентьева.

Сказал, как отрезал, резко развернулся и ушел в сторону сестринского поста. Это только спустя полчаса, я пойму, что гломерулонефрит был только у моей больной. Не знаю почему, но мне было жутко приятно, что такая больная попалась именно мне. А еще через полчаса, когда мы стали обходить палаты, радость прошла сама собой. Кирилл Александрович все же соврал про позор, как ни странно он не стыдил нас при больных, просто на третьем больном он сломался, если так можно сказать. Он молчал, тупо молчал, закатывая глаза. Видимо, так обалдел, что пропал дар речи и все, на что его хватило-это вывести нас из очередной палаты, а если быть точнее, просто эвакуировать.

— Я не знаю кто вас учил практическим навыкам, но это, товарищи, финиш. Я даже не буду смотреть, как остальные пятеро из вас пыжатся в попытках продемонстрировать мне ваши «умения». Возвращаемся в кабинет и через пятнадцать минут будете заново учиться это делать друг на друге.

— А можно через полчаса? Нам бы покушать, — сзади раздается голос единственной беременяшки в нашей группе. И если в первой части Марлезонского балета ее не так уж и мучали, видимо наличия живота все же остановило псевдогинеколога, то сейчас вряд ли прокатит. Он зол. И это понятно не только по изменившемуся голосу, но и нахмурившемуся лицу.

— Обязательно покушайте. Только, если вы думаете, что наличие живота спасет вас через пару месяцев на экзамене, то вы ошибаетесь. Я, в отличие от других, проклятия беременных не боюсь, и лично возьму вас на экзамене к себе. И мы там не «покушать» будем обсуждать. Понятно?

— Да. Но покушать все же можно? Я просто не поняла, — О, Боги…

— Можно. Светлана, вы же староста, соберите всех ваших одногруппников через двадцать минут.

— Хорошо.

С «хорошо» я погорячилась. Во-первых, всем наплевать на мое слово, во-вторых, мне и самой не хотелось никого обзванивать, поэтому я и не думала сколько в реальности прошло времени.

— Светка, и все же, как ты ешь эту гадость? — уставившись на мой контейнер с овощами, брезгливо кривится Илья.

— Что дают, то и ем. А вообще-это полезно, да и нормально на вкус, — ужасно, невкусно, отвратительно, но ведь действительно полезно. Может поэтому бабушке больше пятидесяти на вид и не дашь.

— Ладно, я за шоколадкой. Тебе взять?

— Нет, спасибо, — так и хочется крикнуть «не смей уходить», но вместо этого я молча глотаю брокколи, наблюдая за тем, как Илья оставляет меня наедине с Кириллом Александровичем.

Как побороть в себе это дурацкое чувство неловкости и страха, я не знаю. Все, на что меня хватает-это уставиться в контейнер и молча глотать отвратительные овощи. Вот только я кожей чувствую, что на меня смотрят. Нет, не так. Не смотрят, а прожигают во мне дыру. Да что это такое? Ну нельзя же так, нельзя!

— Ты живешь в общежитии, Света? — ну начинается!

— Нет, — после приличной паузы наконец подаю голос. — А что?

— Значит местная.

— Да, — еле проглатывая стручковую фасоль, тихо отвечаю я.

— С кем живешь?

— А зачем вам это? — перевожу на него взгляд.