Грешники (СИ) - Лель Агата

Довольно быстро добиваю первый бокал. Осматриваюсь. Этих двоих по-прежнему нет.

Конечно, меня лезть никто не просил и вообще… но всё-таки она дочь Вари, мало ли. Просто удостоверюсь, что там нормально всё и вернусь. Судя по воплям у плазмы, там как раз не за горами третий раунд, успею.

Оставив куртку на спинке стула, поднимаюсь, ещё раз быстро осматриваю помещение, а потом выхожу на улицу…

— Остань уже, Рустам! Ты не понял? Просто отвали! Я на работе! Меня турнут сейчас из-за тебя!

— А ты давай не уходи от темы. Думаешь, я дебил? Не видел, как ты ему улыбалась? Этому вахлаку. Кто это? Точно не местный, всех местных я знаю. Кто-то городской? Специально к тебе приехал, да? — и наверняка больно встряхнув её за плечи: — На меня смотри!

— Да говорю тебе — я не знаю, просто клиент!

— Кому ты чешешь?! Отвечай давай!

— Проблемы? — хлопаю парня по плечу, но тот даже не сразу реагирует. Бью ладонью сильнее, и только тогда он оборачивается. Чёрные глаза зло сужаются. Узнал.

— Чего тебе от моей девчонки надо?

— Мне — ничего. Думаю, тебе тоже. Она же попросила отвалить.

— Чего-о? — брезгливо морщится. — Ты кто такой вообще?

— Я тот, кто может совершенно случайно выбить тебе к хренам собачьим все зубы, если ты сейчас же её не отпустишь.

— Саш, хватит. Не лезь! — вмешивается Вика, но я вытягиваю руку, отодвигая её подальше.

— Саша? Всё-таки знаешь его! — петушится её дружок. Низкорослый, но довольно крепкий. Такой по морде точно нормально дать может. Особенно женщине. — Это что за хрен, Вик?

— Да я не знаю его толком! Клянусь! Это матери хахаль или кто он ей там. Брат хахаля.

— Я не понял — это ты и с матерью и с дочкой, что ли, хочешь? — задирает до локтей рукава кожаной куртки и встаёт в стойку. — Ну иди сюда, если такой смелый. Кто кому ещё зубы пересчитает.

Честно? Смешно, вот правда. Я настолько уже далёк от местячковых разборок, что вот это всё казалось бы сейчас даже забавным. Если бы не одно весомое "но" — по ходу он бьёт Вику, а это едва ли не первое в списке того, что мне претит.

Смотрю на девчонку — тушь рамазана. Снова до слёз довёл и кажется, делает он это с завидной регулярностью. И если уж такая как Вика — а она не из слабых — плачет, то спускать это точно нельзя.

— Ну, чего ты? Очканул? — пружиня, подступает ближе, не убирая от груди сжатых кулаков. — Иди сюда, кретин недоделанный.

Поднимаю глаза к небу — чёрное, красивое. Проклёвываются звёзды. Господи, вечер-то какой был хороший…

Набираю полные лёгкие воздуха и на выдохе заряжаю ему лбом в табло. Пацанчик, покачиваясь на пятках, несколько раз трясёт башкой, в тщетной попытке прийти в себя.

Неприятное чувство, по себе знаю. Голова потом будто мокрой ватой забита и тупишь. Хотя ему не грозит. Куда уж больше.

— Ты совсем больной?! — визжит Вика и, прижав ладонь ко рту, не знает, что делать дальше: то ли на меня кинуться, то ли жениху помочь. — Ты же его убить мог! Посмотри, как кровь из носа хлещет!

Дурочка молодая. Ну ты слепая или как? Да хрен с ним.

Берусь за ручку двери:

— Подождать тебя? Вместе домой пойдём, если хочешь.

— Иди в задницу лучше! И не лезь, куда тебя не просят!

Вообще, она права, меня никто не просил.

— Как хочешь.

Возвращаюсь обратно в кафе, забираю куртку и снова выхожу на улицу: вмиг растерявший спесь казанова стоит поодаль, трогает пальцами драгоценный клюв.

Да не сломал, не трясись ты так.

Вика, дрожа от холода, стоит рядом с ним, а на меня смотрит волчонком. Впрочем, как и на него.

— Ну и нужен он тебе такой? — торможу рядом и киваю на притихшего "жениха", а потом перевожу взгляд на растерянную дочь Вари: — Внутрь иди, пневмония — штука неприятная. Два раза болел, — и накинув куртку, ухожу.

Весело у них здесь. Прям то ли "приколы нашего городка", то ли "бандитский Петербург". Впрочем, пусть варятся в своём котле как хотят. Я домой. Спать.

Часть 5

Слышу, как шуршит в замочной скважине ключ. Скрип двери. Громкий хлопок и снова поворот ключа.

Пришла. Время два часа ночи. А утром ей на учёбу, и куда только мать её смотрит? Она знает вообще, чем тут её дочь занимается?

Брат мой человек небедный, вполне может содержать и себя с Варей, и сына их общего, и Вику. И вроде как они отправляют ей ежемесячно нужную сумму. Тогда зачем она в кафе это работать потащилась?

Лежу, пялюсь в темноту, прислушиваясь к звукам за стеной. Вика ходит там туда-сюда, чем-то шуршит. Отчётливо потянуло табаком. А потом улавливаю скрип деревянных половиц прямо возле двери моей комнаты. Подошла. Притихла. И не уходит.

— Спать иди, — произношу в пустоту.

Впустив прямоугольник тусклого света в спальню бесцеремонно заходит Вика. В свободной майке едва прикрывающей бёдра, по плечам рассыпаны влажные волосы. И сходу так:

— Ты зачем Рустама ударил? Я тебя просила?

— Он тебя бьёт?

— А тебе больше всех надо, что ли, я не пойму? Мне вообще-то девятнадцать, сама за себя постоять могу. И за тебя, если потребуется.

— Так бьёт?

Сажусь, спустив одеяло до талии. Ловлю на своей голой груди её взгляд. Она ловит мой на своих ногах.

Ненамеренно посмотрел, клянусь, как-то так получилось.

— Ну, бывает, — дёрнув плечом, прислоняется к стене на скрещенные за спиной ладони. — Если психанёт, может замахнуться. Придурка кусок. Но он ревнивый просто, как чёрт.

— А ты поводы даёшь?

— Я же не смертница. Попробуй только посмотри просто хоть на кого-то, сам видел реакцию.

— И зачем он тебе такой, Вик? Если руку один раз поднял, поднимет ещё. Это я тебе как мужик говорю. Если заложено что — поганой метлой не вымести.

— А ты типа мозгоправ? — вскидывается. — Не лечи, ладно? Уже залеченная по самые гланды, без тебя как-нибудь разберусь.

Маленькая, а язык без костей. Осуждаю муд**ов, которые руку на женщин поднимают, сам бы эти руки им повыдёргивал, но ведь выводит же. Стоит и нарывается. Куда такое годится?

— Не разговаривай так со мной, идёт?

— А то что будет?

— От меня — ничего. Я тебе никто и скоро уеду, а вот жизнь ошибок не прощает.

— Ну ты, блин, и зануда, дядь Саш, — закатывает глаза.

— Какой я тебе дядя? Мне тридцать четыре всего.

— Уже! У нас разница ого-го, так что ты для меня старпёр. Пошли покурим?

— Не курю. И тебе не советую.

— Бла-бла-бла, — проходит мимо и бесцеремонно снимает со спинки кресла мой свитер. Натягивает поверх майки и, щёлкнув шпингалетом, выскальзывет на балкон в холодную осеннюю ночь.

С голыми ногами! И непросушенной головой! Ну что за…

А впрочем, ну кто я ей в самом деле? Не отец, не муж, не опекун.

Вижу через давно не мытое стекло как она быстро подносит фильтр к губам, затягивается и тут же выдыхает дым. Огонёк загорается и потухает. Загорается и потухает. Замёрзла, но всё равно стоит, упёртая. Чего кому доказать хочет?

— А ты знаешь, что у нас с Маратом сестра есть? — спрашиваю, повысив голос, чтобы она услышала через едва прикрытую дверь.

— Не знаю, — затягивается. — Мне пофигу.

— Так вот ей сорок два уже, а детей нет. Тоже вот так любила с голыми ногами покурить зимой выйти.

— А я не хочу детей, — швыряет окурок с балкона и заходит в дом. — Вообще. От кого рожать, если кругом одни козлы?

Стягивает свитер и небрежно кидает обратно на кресло.

— Прям-таки все?

— Все. Ну, может, кроме тебя, — улыбается посиневшими губами. Темно, губ не вижу, но знаю, что синие — ноль на улице — Ты же вон какой правильный.

— Почему? Я тоже козёл, — улыбаюсь ей в ответ.

Красивая ладная девушка с длинными ногами. Когда, в какой момент ты вдруг решила играть в стерву? Не идёт же.

— Спать иди, — ложусь, натягивая одеяло обратно. — Тебе на учёбу утром.

— Это да. Задолбала эта учёба, — доходит к двери, берётся за ручку и уже собирается было выйти, но вдруг останавливается: