Богом данный (СИ) - Шайлина Ирина
— Вы ничего мне не скажете? — обеспокоилась я.
Старуха посмотрела на меня, как на умалишенную, и схватилась за поднос, так и не сказав мне ни слова.
— Пожалуйста! — попросила я и улыбнулась этой гадкой женщине. — У вас же наверняка есть дочь, даже может внучка. Скажите, чего мне ждать?
Старуха подняла тяжёлый поднос без малейших усилий и пошла к дверям. Была бы она моложе, я бы бросила в неё одной из тарелок, прямо в затылок с туго стянутыми в пучок серыми волосами, так, чтобы суп, или что там, расплескался по её одежде. Но… она была старой.
— Нет у меня никого, — вдруг сказала старуха не оборачиваясь. — Даже кота нет. А ты не жди ничего хорошего, хорошего явно не будет.
Дверь открылась перед ней, значит старуха не одна была, закрылась и даже без зловещего скрежета ключа в замке. Не заперта, удивительно… Я даже не пыталась её открыть. Сейчас же выждала несколько минут, прокралась к дверям на цыпочках, открыла, едва не присвистнула. Коридор был… потрясающим воображение. В нем наверное машина бы проехала. Несколько двустворчатых дверей по обе стороны, затем тупик, в котором высокое стрельчатое окно. Потолок так высоко, что теряется во мраке, не удивлюсь, если там, среди его сводов есть гнездовья летучих мышей.
— Нет, я тут явно не на мясо, — шёпотом сказала я пугающему коридору. — Наверное, меня принесут в жертву. Когда там ближайшее полнолуние?
И правда задумалась, пытаясь вспомнить. И ничего не вспоминалось, я давно не выходила на улицу, а из окон публичного дома хотелось разве что выброситься, на звезды любоваться не тянуло. Телефона у меня не было — Стас его отобрал, а вернуть забыл или просто не захотел. Закончив любоваться коридором я пошла созерцать обед. Спаржа с креветками. Обмакнула палец в соус, облизнула — сливочный. Горячий суп в глиняном горшочке. Мудреный салат. Истекающие соком, паром, маслом, присыпанные свежей зеленью овощи. Кусок стейка из рыбы.
— Да они меня с ума решили свести! — воскликнула я.
Желудок жалобно заурчал, но есть я не стала. Старуха, вернувшись за подносом вечером скептически приподняла бровь и лаконично выразилась:
— Ну и дура.
Я решила — и правда дура. Тем более на ужин принесли стейк из говядины великолепной прожарки, я сломалась и съела его. Так и прошёл мой первый день, даже страх притупился. Но он вернулся вместе с темнотой. Оказалось, что величественный дом меня пугал не меньше, чем его хозяин. Выглянула в окно — светится только моё, то есть в крыле, где я нахожусь с вероятностью в девяносто процентов больше никого нет. Мне бы радоваться, но кажется — дом шепчет. Словно вот глаза закроешь, прислушаешься, дом поделится с тобой историями, которых у него за столетия накопилось много. Наверное — все страшные, я не хочу их слушать, но дом постанывает, скрипит, вздыхает протяжно. У меня — мороз по коже.
Сразу вспомнилось, какая страшная и странная эта старуха. Может сейчас она висит где-то, прицепившись к своду потолка ногами и спокойно спит, под писк летучих мышей? Черкесов наверняка спит в гробу. Я задумалась, нужен ли кол непременно осиновый, или просто ножка от стула не подойдёт… Я хотела обследовать свою тюрьму ночью, а теперь оказалось, что я просто боюсь выйти из комнаты. Я притащила свой единственный лифчик и обмотала им ручку и лампу с завитушками, что торчала из стены рядом с косяком. Стало спокойнее, но если только самую капельку.
Я пожалела, что бокал вина к ужину был только один. Обняла футляр со скрипкой и уселась в кресло. Я так и спала, отсюда видно дверь, если кто-то войдёт я сразу увижу, а скрипка просто меня успокаивает, пусть я и не могу на ней играть… В таком режиме в прожила несколько дней, апатичные дни, страх перед домом, вредная старуха, коридор, в стенах которого я тоже нашла глазки камер. А потом пришёл Черкесов.
— Что ты ищешь? — спросила я.
— Родинку. Не нашёл.
Мне кажется, что мой голос дрожит. Я стараюсь держаться спокойно, я усвоила много правил в моей прошлой тюрьме. Мужчины одинаковы. Они, как животные, чуют твой страх, упиваются им. Нужно держать страх в узде, но он слишком силен, мне кажется, что ужас сочится даже из пор моей кожи. В его прикосновении нет никакого сексуального подтекста, и это тоже пугает. Для чего мужчина может купить женщину? Самый вероятный ответ — для секса. А если… если не секс ему от меня нужен? Тогда что?
Он уходит, я слышу, как закрывается дверь и обессиленно сползаю на пол. Мне страшно. Я хочу домой, а потом вспоминаю вдруг, что дома у меня, и нет права уйти отсюда. И я вдруг понимаю, что Черкесов по сути не сказал мне ни одного плохого слова, а я боюсь его больше чем Стаса и Виктора вместе взятых. И то, что если я буду просто сидеть и ждать когда он вернётся, и будет касаться меня, парализуя от ужаса, я сойду с ума. Я выйду из своей клетки сегодня и обследую этот страшный огромный дом. Где-то в нем должна быть хоть одна лазейка, которая выведет меня на свободу.
Выходить на вылазку я решила во всеоружии — мало ли, вдруг повезёт убежать. Обыскала комнату. Таинственное голубое платье исчезло, а вместе с ним и мой пуховик. Кеды остались, так и стояли возле батареи. Ткань после просушки стала жёсткой, надевать больно, зато — тёплые. Пока. Рюкзак слишком громоздкий, да и нет в нем ничего ценного, только незамысловатая смены одежды. Пусть тут будет. А вот скрипку оставить не могу. Если получится убежать, то попаду на улицу в футболке, джинсах, кедах и со скрипкой за спиной.
Открыла дверь, она отворилась совершенно беззвучно. За ней никого нет, коридор пуст и темен. Дверей в нем мало, стоят на порядочном расстоянии друг от друга, все — заперты. Иду и буквально коленки трясутся от ужаса. В одну сторону коридора смутно светлеющее окно, в другую темнота, туда мне и нужно.
Из одного коридора я попала в другой, не менее огромный и тёмный. Шаги кажутся такими громкими… и кроме них ничего. Хоть бы привидение какое появилось. Хотя, нет — не нужно, ч пошутила. Затем я внезапно оказываюсь на открытом пространстве, так внезапно, что дух перехватывает и снова хочется назад, в тёмную безопасность коридора. Здесь немного светлее. По одну сторону идёт стена, на ней темнеют портреты, наверняка Черкесов просто приказал нарисовать себе именитых предков для антуража и респектабельности. Лиц в сумраке рассмотреть не могу. По другую сторону — ограждение, внизу за ним огромная комната высотой в два этажа. Детали интерьера рассмотреть не могу, единственное яркое пятно — дрова, чуть тлеющие в камине.
Успокаиваю себя — никого нет. И камин почти погас. Нужно просто спуститься и прости мимо. А дом… он явно пуст. Возможно даже, что я здесь одна, и от этой мысли жутко. Ладони потеют, тру их о джинсы и иду к лестнице, смутно видневшейся впереди. Пересекаю огромную комнату, никто меня не останавливает. А потом я просто заблудилась. Привели меня сюда явно через чёрный ход, но где он?
Я пошла на запах. Пахло розмарином. Аромат привёл меня к огромным — маленького здесь ничего не было, явно комплекс Наполеона, дверям, за которыми была кухня. Светятся огоньки индикаторы на приборах, их свет отражается от начищенных кастрюль. Дом старый, значит возле кухни должен быть отдельный выход. Окна у меня открыть не получается. Дверь находится неожиданно, когда я уже потеряла надежду. Она ведёт в очередной коридор, я щелкаю тумблером, включая свет. В коридоре несколько дверей. За одной — лестница в подвал. За другой кладовая. Открываю все по очереди, а затем вдыхаю терпкий холодный воздух, что бросает в меня ветер.
Улица. Всё было… так просто. Пересечь сад, а через забор я перелезу. И не такое проходила, справлюсь. Успокоить себя мне удалось, пусть я и просто себя обманывала. Вышла на улицу — холодно. Зато этот странный дом, полный запутанных коридоров остался позади. Оборачиваюсь — мрачная громадина. А несколько окон на втором этаже светятся, значит кто-то там все же есть… Делаю несколько торопливых шагов и теряюсь между стволами безликих деревьев.
